Незримая жизнь Адди Ларю

Они плавают и плавают. Наконец у них начинают ныть руки и ноги, а кожа морщится от воды, только тогда Адди и Генри выходят на берег и растягиваются на полотенцах, чтобы обсохнуть на солнце. Но лежать слишком жарко, и вскоре запах еды, которым веет с дощатого настила, заставляет вскочить на ноги.

Генри собирает вещи, Адди присоединяется к нему и принимается стряхивать с полотенца песок.

Вдруг откуда-то выпадает деревянное кольцо. Оно темнеет на песке, как дождевая капля на сухом тротуаре. Адди приседает рядом, присыпает его пригоршней песка и пускается вдогонку за Генри.

Они заходят в бар с видом на пляж, заказывают тако и маргариту со льдом, наслаждаясь ароматом и сладко-соленой прохладой. Генри вытирает очки, Адди смотрит на океан. Прошлое приливной волной затапливает настоящее.

Déjà vu. Déjà su. Déjà vecu.

– Что с тобой? – спрашивает Генри.

Адди поворачивается к нему.

– А что?

– Такой взгляд у тебя бывает, когда ты вспоминаешь.

Адди снова смотрит на Атлантический океан и бескрайнюю линию пляжа, на горизонте маячат воспоминания. За едой она рассказывает Генри обо всех побережьях, которые видела, о том, как переправлялась через Ла-Манш, о белых скалах Дувра, вздымающихся из тумана. О том, как зайцем плавала на корабле у берегов Испании, как по пути в Америку захворал весь экипаж и пассажиры, а ей пришлось симулировать болезнь, чтобы не приняли за ведьму.

Когда Адди устает говорить и коктейль заканчивается, они снова отправляются на пляж и следующие несколько часов курсируют между торговыми палатками и прохладными объятиями прибоя, выходя на горячий песок, только чтобы обсохнуть.

День проходит слишком быстро, как и все хорошие дни.

Наступает пора уходить – они отправляются в метро, и поезд увозит их, пьяных от солнца и сонных. В дороге Генри достает книгу, но у Адди слипаются глаза, она придвигается к нему, смакуя аромат нагретой солнцем бумаги. Сиденье пластиковое, воздух в вагоне затхлый, но Адди еще никогда не было так хорошо.

Она чувствует, как ее голова клонится на плечо Генри, а тот, прижавшись к ее макушке губами, шепчет три слова:

– Я люблю тебя.

Адди гадает: неужели эта нежность и вправду любовь?

Бывает ли она вот такой мягкой, такой доброй?

Это разница между жаром и теплом.

Страстью и удовлетворением.

– Я тоже тебя люблю, – отвечает она.

Ей хочется, чтобы это было правдой.

III

29 июля 1928

Чикаго, Иллинойс

Над стойкой парит ангел. Это витраж, подсвеченный сзади: в одной руке ангел держит чашу, другую простирает вперед, словно призывая к молитве.

Но это не церковь.

Подпольные заведения нынче как сорняки, пробивающиеся между камнями Сухого закона. У клуба нет особых примет, только ангел с чашей, выбитое число «двенадцать» римскими цифрами над дверью – время начала и окончания работы, полдень и полночь, – бархатные портьеры, шезлонги, расставленные вдоль стен, и маски, которые выдают завсегдатаям у входа.

Этот клуб, как и большинство остальных, лишь слух, секрет, передаваемый из одних пьяных уст в другие, столь же пьяные уста.

Адди здесь нравится.

В этом заведении царит первобытная страсть.

Адди танцует. Иногда одна, иногда в компании незнакомцев. Растворяется в ритмах джаза, что волнами бьется о стены, заливая музыкой набитый публикой зал. Танцует, пока перья маски не начинают липнуть к щекам от пота. Задыхающаяся и красная, она наконец уходит с танцпола и падает в кожаное кресло.

Почти полночь; ее пальцы поглаживают горло, где кожи касается теплый ободок деревянного кольца, висящего на серебряной нити. Оно всегда под рукой.

Как-то раз нить порвалась, и Адди уже думала, что кольцо потерялось. Но позже нашла его в целости и сохранности в кармане блузы. В другой раз она забыла его на подоконнике, а спустя несколько часов снова обнаружила на шее.

Единственное, что Адди не может потерять.

По давней рассеянной привычке – как накручивают локон на палец – она поигрывает с кольцом. Скребет ногтем кромку, вертит в руках, не давая скользнуть на палец.

Она хотела сделать это сотни раз. Когда особенно сильно страдала от одиночества, когда ей было скучно, когда видела что-то необыкновенно красивое и вспоминала о нем. Но Адди слишком упряма, а Люк слишком горд, и она решительно настроена на сей раз выиграть.

Четырнадцать лет она противится желанию надеть кольцо на палец.

Четырнадцать лет он ее не навещает.

А значит, она права – это игра.

Очередная расплата, позвать его – почти капитулировать.

Четырнадцать лет.

Адди одиноко, она немного пьяна, может быть, именно в эту ночь она сломается. Придется упасть, но не с такой уж большой высоты. Возможно, возможно… Чтобы занять руки, Адди решает выпить еще.

Она заказывает в баре джин с тоником, но мужчина в белой маске ставит перед ней бокал шампанского. Среди пузырьков плавает засахаренный лепесток розы. На удивленный взгляд Адди бармен кивает на чью-то тень в отделанной бархатом кабинке. Маска незнакомца выглядит как переплетенные ветки, а листья обрамляют прекрасные глаза.

При виде него Адди расплывается в улыбке.