Незримая жизнь Адди Ларю

Но Адди слишком давно живет на свете и с легкостью опознает ложь. У лжи есть собственный язык, как язык времен года, или язык жестов, или язык цвета глаз Люка.

Адди точно знает: Генри ей сейчас врет. Или по меньшей мере недоговаривает.

А возможно, у него один из приступов бурь. Наверное, дело в жаре.

Но, конечно, причина совершенно в другом. Позже Адди узнает правду и горько пожалеет, что не спросила тогда, не надавила, так и не выяснила…

Все это будет позже, но в тот миг Генри прижимает ее к себе, целует – глубоко и жадно, словно старается заставить забыть увиденное.

И Адди решает позволить ему попытаться.

* * *

Дома, той ночью, когда становится слишком жарко спать, слишком жарко даже думать, они набирают прохладной воды в ванну, выключают свет и забираются внутрь, содрогаясь от внезапного благословенного облегчения.

Они лежат в темноте, сплетясь под водой обнаженными ногами. Пальцы Генри выстукивают на колене Адди какую-то мелодию.

– Почему ты не назвала свое настоящее имя, когда мы познакомились?

Адди поднимает взгляд на потемневший потолок и видит Изабель во время их последней встречи: как та сидит за столом с совершенно пустыми глазами. Видит Реми в кафе, мечтательно смотрящего в сторону. Им было не дано ее услышать.

– Я и не думала, что это возможно, – объясняет Адди, водя пальцами по воде. – Стоило мне попытаться рассказать правду, у людей пропадало с лиц всякое выражение. А когда хотела назвать имя, оно всегда застревало у меня в горле. – Адди улыбается. – Так было со всеми, кроме тебя.

– Но почему? – удивляется Генри. – Если тебя все равно забывают, какая разница, что ты рассказываешь?

Адди закрывает глаза. Вопрос хороший. Она задавала его себе сотню раз.

– Наверное, он хотел меня стереть. Чтобы я была невидимой, неслышимой и сама себе казалась ненастоящей. Ты не представляешь, какая сила скрывается в имени, пока его не теряешь. До тебя Люк был единственным, кто мог его произнести.

Голос клубится в ее голове как дым.

О, Аделин…

Аделин, Аделин.

Моя Аделин.

– Ну и засранец, – фыркает Генри, и Адди смеется, вспоминая все ночи, когда выкрикивала в небеса ругательства, обзывая Люка словечками куда хуже.

А Генри вдруг спрашивает:

– Давно ты его в последний раз видела?

Адди сникает.

Она вдруг оказывается в постели на смятых черных простынях. Жара в Новом Орлеане беспощадна даже по ночам. Люк окутывает ее своим прохладным телом, прикусывает плечо и шепчет:

«Сдайся…»

Адди сглатывает комок в горле, изгоняя воспоминания.

– Лет тридцать назад, – говорит она, словно не считала дни. Словно не приближается их годовщина.

Она бросает взгляд на кучу одежды на полу ванной: на кармане шорт отчетливо проступают очертания деревянного кольца.

– Мы поругались, – говорит Адди.

Это лишь отдаленно похоже на правду.

Генри заинтересованно смотрит на нее, но не спрашивает, что именно произошло, и Адди ему благодарна.

Время для этой истории еще не наступило. Позже она все расскажет.

А пока Адди, протянув руку, включает душ. Тот льется сверху на них дождем, успокаивающим и мерным. И это идеальное молчание. Легкое и ни к чему не обязывающее. Они сидят друг напротив друга под холодным потоком, Адди закрывает глаза и запрокидывает голову, прислушиваясь к звукам импровизированной бури.

XV

31 декабря 1899

Котсуолд, Англия

Идет снег. Не какой-то там налет инея или несколько заблудившихся пушинок, а настоящая белая пелена.

Адди свернулась клубком на окне небольшого коттеджа. Позади горит камин, на коленях – распахнутая книга; она наблюдает, как небо обрушивается на землю.

Ей по-разному доводилось провожать год.

На лондонской крыше с бутылкой шампанского, с факелом в руке на мощеных дорогах Эдинбурга. Она танцевала в парижских залах и смотрела, как светлеет небо от фейерверков в Амстердаме. Целовала незнакомцев, распевала о друзьях, которых никогда не встретит. Отмечала с помпой и незаметно.

Но сегодня Адди с удовольствием наблюдает, как за окном мир становится белым и все его очертания скрывает снег.

Конечно же, дом ей не принадлежит – не в прямом смысле.

Она обнаружила старый коттедж – заброшенный или просто позабытый. Мебель совсем дряхлая, шкафы почти пусты. Несколько месяцев Адди его обживала. Собирала дрова в рощице на другом конце поля, ухаживала за диким садом и воровала то, что не вырастила сама.

Ей так хотелось дать отдых усталым костям.

Снаружи унялась буря.

Снег безмолвно лежит на земле, гладкий и чистый, словно неисписанный лист бумаги. Может быть, именно поэтому она вскакивает на ноги, кутается в плащ и выбегает на улицу. Ботинки тут же проваливаются в снег. Он легкий, как взбитая сахарная пенка, а на вкус как сама зима.