— Десять.
Ира завыла, негромко, но с чувством, с толком.
Генрих заржал. Словно довольный конь:
— Не пройдет. И мне, и обоим родам нужен наследник. Так что…
— Два урока. До десятого.
— Два. До седьмого.
Ира, насупившись, кивнула. Лучше так, чем вообще в спальне запрут.
Валери, узнав, обрадовалась скорому появлению племянника или племянницы:
— Ах, Луиза, дети — такое счастье, — манерно закатила она глаза.
— Так и скажи, — фыркнула Ира, — рада, что все бразды правления школой перейдут в твои руки.
Валери покраснела.
Ира видела, конечно, что невестка мечтает проявить себя не только на месте учителя, но и на месте директора. Ей мало было свободы, хотелось большей ответственности. И, в принципе, Ира была не против. Но не так же сразу!
Глава 27
— Ой цветет калина в поле у ручья, — доносилось со второго этажа так, будто Луиза находилась рядом. В одной комнате с Генрихом и его родителями, — Парня молодого, полюбила я. Парня полюбила, на свою беду. Не могу открыться, слов я не найду[7].
Генрих поморщился: или слышимость в доме отвратная, или кое у кого чересчур громкий голос.
— Терпи, сын, — с понимающей улыбкой качнул головой отец. — Беременных нельзя огорчать.
— Пока что огорчает она меня, — проворчал Генрих. — И ведь трезвая же.
— Настроение плохое, вот и поет, — вступилась за невестку мать. — Когда я была беременная, все три раза, во всех наших домах появилось множество вязаных салфеток. И вы, дети, все трое, ходили лет до пяти в вязаных костюмчиках.
О, вязаные костюмчики Генрих прекрасно помнил. Кошмар его детства. Все дети как дети, в штанах, кофтах, майках, шортах. А он… Вязаная одежда! По поводу и без! Даже сейчас Генриха передернуло от воспоминаний.
— Вспомнил? — беззлобно поддел его отец. — Вот и не мешай жене.
— Живое существо так орать не способно, — буркнул Генрих.
— Она — беременная драконица. У них в это время могут быть любые отклонения от нормы, — «утешил» отец.
Генрих выругался по-тролльи, правда, про себя. А ведь шел только четвертый месяц! Что будет дальше, страшно представить!
В кои-то веки Генрих пожалел, что кронпринц драконов не забрал с собой дочь, когда принес ей защитные браслеты. Пусть свою семейку изводила бы. Они заслужили. А он-то тут при чем?
Пение замолкло на целых десять-пятнадцать секунд. Генрих наивно понадеялся, что на сегодня хватит. Но нет.
— Ой, то не вечер, то не вечер, — грянуло сверху с новой силой, — Ой мне малым малом спалось. Мне малым мало спалось, Ой да во сне привиделось… Мне во сне привиделось, Будто конь мой вороной Разыгрался, расплясался, Ой да разрезвился подо мной[8]…
Генрих, не выдержав, застонал.
— Нет, чтобы подняться, утешить несчастную супругу, — иронично заметил отец.
— И потерять слух раз и навсегда, — огрызнулся Генрих. — Боги, ну за что, а?!
Ира тосковала. Тоска разъедала ее душу, затрагивала сердце и заставляла петь. Или плакать. Ира каждый раз выбирала песню. Молодость прошла, жизнь, считай, тоже вот-вот пойдет под откос. Нет больше свободы действий. Скоро Ира станет матерью, и прощайте, тихие спокойные ночи, возможность распоряжаться своим временем… Эх, да что там говорить…
Ира, конечно, прекрасно осознавала, что все эти мысли — результат нарушения гормонального фона. Но легче ей от такого осознавания не становилось.
Живот уже становился заметным. Ну как, живот. Пока небольшой животик. Но народ на улице и в школе уже косился и, Ира была уверена, между собой гадал, кто же скоро родится, мальчик или девочка.
Ира была бы рада и тому, и другой. Но. Вот если бы они родились уже взрослыми, лет по шесть хотя бы! И все понимавшими! А так… Пеленки, кормление грудью, бессонные ночи… Б-р-р-р-р!!! Да, будут помогать служанки. Но ведь на мать тоже ляжет значительная доля ответственности!
В общем, Ира находилась в растрепанных чувствах.
— Вылезай из своей норы, — когда она закончила петь, в комнату зашел хмурый Генрих. — Вот. Собирайся.
На журнальный столик возле кресла, в котором сидела Ира, легли два клочка бумаги.
— Что это? — подозрительно уточнила Ира, не спеша брать бумажки.
— Билеты. В театр.
— У вас есть театр?
— Нет, мы частенько просто так на улицах орем.
Генрих язвил, но Ира не обращала внимания на его тон — после ее пения, особенно длительного, тяжело остаться в хорошем расположении духа.
— И что там будет? Что-нибудь слезливое?
— С каких пор ты стала бояться слезливых вещей?
Ира пожалела, что под рукой нет ничего, чем можно было бы запустить в нахального супруга.
— Когда?
— Через три часа. Времени собраться тебе хватит.
Три часа? Естественно, хватит. Что ж, театр так театр. Надо же было хоть как-то себя отвлечь.
— Я пришлю служанку, она подготовит ванну, — и Генрих вышел их комнаты.
Ира проводила его задумчивым взглядом: где-то что-то сдохло, похоже. Очень большое.