Невеста герцога Ада

– Господин До, как вы смотрите на то, чтобы подселить слугу Темных в Верховную ведьму?

Если Аморет проникла к Туссэну и намекала на ритуал над Селестой, значит, в подвалы инквизиции она ходила, как к себе домой. Ведьмам не нужна живая Дюбуа. Они заберут заклинание из Книги Рода и с удовольствием отправят ее на костер. Ради этого Аморет давила на мужа и тянула время.

– Как я смотрю? – переспросил колдун. – В упор смотрю, мессир, и мне нравится ваше предложение. Оставим Ги в покое. Я вызову другого слугу. И хорошо все-таки, что я служил кучером в доме Дюбуа. Широким кругом знакомств обзавелся. Знаю, кто возит Аморет и по каким дорогам.

Демон кивнул и вышел вслед за колдуном из комнаты.

***

Мои крики услышали. Я уже едва ворочала языком и не чувствовала ног от холода, как в дверь камеры тихо поскреблись. Не постучали, не дернули ручку, а именно очень тихо обозначили свое присутствие.

– Селеста? – прошипел чей-то голос. – Дитя мое, ты здесь?

Данталион никогда так меня не называл. Он ядовито цедил «мадемуазель Дюбуа» или ласково звал «Стебелек». Туссэн бы тоже сказал по-другому. А больше я и не знала, кому бы могла понадобиться. Отцу? Что мог сделать часовщик против Святой Инквизиции? Всех бы денег от продажи лавки не хватило на плату за мое спасение. Да и не гонялись местные стражи религиозного порядка за деньгами. Не брали взяток. Удовольствие сжечь ведьму на костре стоило гораздо больше, чем звон монет.

– Селеста, дочка, – снова позвал голос, и я вздрогнула.

– Филипп?

– Тише, родная, – зашептал отец по ту сторону двери. – Я здесь только благодаря Аморет. Времени совсем мало. Скажи, дочка, ты все еще невинна? Твоя свадьба с Туссэном состоялась?

Я подавилась вдохом и хрипло закашлялась. За день до казни, может быть, за последнее мгновение, что в Брамене слышали мой голос, всех, кого Селеста считала родными и близкими, интересовало только одно. На месте ли девственная плева? В порядке ли Белая магия? Можно ли получить из Книги Рода крайне ценное заклинание? Да подавитесь!

– Нет, отец. Я все еще чиста.

– Хорошо, зашептал Филипп. – Это очень хорошо, дочка. Мы спасем тебя. Умоляю, родная, сделай так, как хочет Аморет. Изабэль отказалась от ее помощи, и сколько бед потом случилось. Не совершай ошибки матери. Прими мужа в первую ночь под покровительством компаньонки.

– И компаньона заодно? – зло прохрипела я, не боясь, что стража услышит. – Месье Делорне будет рядом?

Не оставили меня ведьмы в покое. Даже в инквизиторской тюрьме достали. Соврали отцу, что спасут и отправили его уговаривать строптивую дочь.

– Заклинание – фальшивка, – расхохоталась я. – Никого Изабэль не смогла воскресить.

– Тише, Селеста, – взмолился Филипп, – не кричи, ты погубишь себя! Просто дай ведьмам то, что они хотят. Пожалуйста. Белой магией тебя заклинаю.

Ого. Последний козырь из рукава вынул? Ну, раз так, то нужно соглашаться. Я кое-как села и дернула цепь. От боли, холода и одиночества крыша ехала. То сарказм включался, то слезы текли, то мысли о самоубийстве в голову лезли. Если есть шанс спастись, то им нужно воспользоваться. Хотя бы выйти из каменного мешка на свободу и в последний раз пройтись по Брамену. Я устала лежать связанной. У меня болело все тело. Да и посмотреть на рожу Аморет хотелось. Когда она поймет, что драгоценное заклинание – обман. Ловкий трюк, позволяющий вытащить из Края усопших любую душу взамен той, что нужна. Это будет облом века.

– Хорошо, – сказала я отцу, – освободи меня. Я согласна на все условия ведьм.

– Умница, – счастливо прошептал Филипп и загремел замком по ту сторону двери.

Интересно. А если бы я отказалась, то он оставил бы меня здесь? Дожидаться казни? Ай, к черту! Какая разница?

Дверь заскрежетала ржавыми петлями. Темноту камеры луч света, как ножом, разрезал. Ломаная линия на полу росла и расширялась. Желтый свет лился из фонаря Филиппа, но у меня так резало глаза, что я через слезы могла разглядеть только силуэт отца. Представляю, что он увидел. Какую вонь почувствовал. У животных в хлеву хотя бы убирались. У меня в камере нет.

– Дочка, – тихо сказал отец, и черных силуэтов на желтом фоне стало два. – Оноре, скорее.

Наш кучер. Я не узнала его. Только взвыла, когда он попытался поднять меня. В онемевшие конечности хлынула кровь, рассыпавшись колкими и очень неприятными мурашками.

– Держитесь за меня, мадемуазель, – сказал Оноре, ключом открывая кандалы. – Я вынесу вас отсюда.

Я мешком повалилась на него, с трудом цепляясь за широкие плечи. Тяжелая от сырости юбка ударила холодом по ногам.

– Воды, – попросила я. – Очень пить хочется.

То, что мне оставляли в миске, как собаке, я давно вылакала. Иначе сдохла бы здесь.

– Сейчас, дочка, потерпи, – успокаивал Филипп, пока Оноре вытаскивал меня в коридор. – Вымоешься, переоденешься, поешь.

– Воды!

– Тише, тише.