В свете прожекторов собрались воины – Морчебы и Шимы – армия, подобной которой остров не видел никогда. Юкико сидела на спине Буруу. Грозовой тигр спикировал с неболёта в окружении черных и белых арашитор, покрытых грязно-серыми пятнами. Пока они спускались по спирали к замерзшей земле, девушка дрожала от озноба. Соскользнув с Буруу, она оглядела толпу – тысячи выжидающих взглядов.
Среди воинов она выглядела совсем крошкой – стройные ноги и руки, покрытые шрамами, обтянуты черной тканью, распущенные волосы развеваются среди падающего пепла, словно струйки дыма, перечеркивающие черты лица. И каждому было видно, как вспух ее живот, как растет среди океана трупных мух новая жизнь. Некоторые воспряли духом, зная, что если мать ведет детей в грядущую битву, то должна быть хоть какая-то надежда на победу.
Другие почувствовали, как замирают в груди сердца, понимая, что если девушка рискует нерожденными младенцами в этом гамбите, то общее положение наверняка еще более отчаянное, чем кто-либо мог предположить.
Юкико вспомнила тот день, когда она покинули Киген по приказу Йоритомо, всего шесть месяцев назад – боги, казалось, прошла тысяча лет. Акихито, Касуми и ее отец тогда были живы: друзья и семья, все любимые. Теперь они мертвы. Она представила, как Мичи укладывает ей волосы перед зеркалом, свирепым шепотом рассказывая о том, какая воля требуется, чтобы перестать плыть по течению. Вспомнила смертоносную красоту Аиши и ее еще более смертоносный ум. Даичи… Боги, бедный Даичи, его мудрость, ярость и праведность в идеальном равновесии, ее сэнсэй в самые мрачные часы.
Буруу улыбнулся в Кеннинге, и кровь в венах Юкико забурлила огнем.
Юкико перевела дух, вглядываясь во мрак ночи. И чувствовала тепло Буруу даже здесь, в холодном чреве зимы. Грозовой тигр уподобился камню, к которому она прислонилась. Он будто стал горой, и та никогда не обрушится.
И Юкико начала говорить.
– Я – не герой, – громко вымолвила она и посмотрела на лица воинов, бледные, покрытые пеплом.
Собравшиеся замерли в ожидании. А потом среди шума ветра раздался голос Александра, переводившего речь Юкико для соотечественников. За пределами досягаемости света корабельных прожекторов продолжало звучать перешептывание на разных непонятных языках, слишком древних, чтобы их могли знать люди.
Юкико возвысила голос – над ними, над бурей, гремевшей наверху, над раскатами грома и треском молний.
– Вы хотите видеть – и считаете меня – героем. Но это не так. Герой сейчас сказал бы вам великие слова. Правдивые. Жестокие. Те, что будут звучать в веках еще долго даже после того, как мы обратимся в прах. У героя нашлись бы обеты, которые превратили бы ваши руки с мечами в сталь, а сердца – в железо, увенчали бы плечи каждого крыльями. И вы бы двинулись навстречу врагу с песней в ваших душах. – Юкико покачала головой. – Но я не герой. Я – такая же, как и вы. Растерянная, маленькая и испуганная. И мне интересно, будет ли хоть что-нибудь из того, что я здесь сделаю, иметь хоть малейшее значение. Нужно ли вообще пытаться. Может ли победа стоить столько, сколько мы уже заплатили. Я потеряла людей, которых любила, лишились многого из того, кем и чем я была. Я смотрю на небо, но там нет солнца. А в зеркало я не вижу себя. – Ее пристальный взгляд блуждал по толпе.
Воины не отрывали глаз от Юкико.
– Но я оглядываюсь вокруг. И вижу всех вас. Таких же, как я. Оторопевших, потерянных. Но, когда мы стоим бок о бок, нас становится вдвое больше. И мы делаемся вдвойне храбрее. И в два раза громче. Оглянитесь сейчас вокруг и узрите, что нас не просто двое, нас –