Нестандарт. Забытые эксперименты в советской культуре

Нам остается только добавить, что самое тщательное исследование найденных Л.-д.-Л. памятников, как и мест их находки, не дает ни малейшего основания подозревать покойного ученого в мистификации. Его многолетняя научная деятельность – пример безупречного служения любимому делу.

Что же касается судьбы открытых им произведений – можно сказать, что их до сих пор окружает тайна.

Если это не подлинные вещи, то кто их создал? Кому понадобилось замуровывать их в развалинах древней виллы?

Кто мог знать, что в 1922 г. в данном месте начнутся раскопки?

Но, с другой стороны, разве можно допустить предположение, что, спустя много веков, столь таинственно и полно совпали бы образы, созданные художниками разных культур и стран?[404]

Взятые вместе скептические тексты НП о деятелях религии и науки могут быть прочитаны как самобытные и интуитивные предвосхищения того сомнения, которое станет центральной темой «Состояния постмодерна» (1979) Ж.‐Ф. Лиотара. Как известно, толчком для размышлений Лиотара послужило новое состояние научного знания, которое он определил как кризис легитимации: «…постмодернистская наука строит теорию собственной эволюции как прерывного, катастрофического, несгладимого, парадоксального развития. Она меняет смысл слова “знание” и говорит, каким образом это изменение может происходить. Она производит не известное, а неизвестное. И она внушает модель легитимации, не имеющую ничего общего с моделью наибольшей результативности, но представляющую собой модель различия, понимаемого как паралогия»[405]. Отсюда следует вывод о кризисе всей парадигмы Просвещения и о недоверии к ее метанарративам, порождающим состояние постмодерна.

Показательно, что рядом с научным знанием в НП стоят религиозные дискурсы. Сосуществование и гибридизация научного (просветительского) и религиозного (провиденциального) знания в высшей степени характерны для идеологии и культуры сталинского и – шире – советского общества. Даже «Роза Мира», задуманная Д. Андреевым как альтернативная теология, несет на себе сильный отпечаток советской (квази)религиозности. По точному истолкованию М. Эпштейна, «“Роза Мира” – это учение мистического коммунизма, обозревающее в коммунистической перспективе не просто социально-историческую судьбу человечества, но “панораму разноматериальных миров”, “миллионные содружества душ”»[406].

Подрыв метанарративов рационального и трансцендентного знания происходит в НП в режиме шутки, он не претендует на масштабные обобщения. Обобщения возникают помимо воли авторов на формальном уровне: истории, сочиняемые Андреевым в новеллах о религиозных деятелях, звучат как фабулы для романов Владимира Шарова, а биографии ученых, сочиненные Париным и Раковым, как будто бы заготовлены впрок для тех же братьев Стругацких или Василия Аксенова.

Шуточный синтез

Три основных автора НП – Л. Раков, Д. Андреев и А. Парин, – оказавшиеся рядом по (не)счастливому стечению обстоятельств, воплотили в себе три важнейших дискурса советской интеллигенции: эстетический (модернистский), мистический (религиозный) и научный. Как видим, шуточный синтез этих дискурсов стал почвой, на которой зародились важнейшие философские принципы того состояния умов, которое будет названо постмодернизмом. Это в первую очередь онтологическая неопределенность (размывание границы между фикцией и историей) и недоверие к метанарративам – как рационалистическим, так и религиозным. Но то, что синтез этот был шуточным и комедийным, разворачиваясь в форме интеллектуальной игры (рискованной, но в то же время отвлекающей от повседневной беды), сыграло особую роль. Поиски собственно комических решений привели к тому, что в НП сложился ряд риторических приемов, которые на уровне сюжета осуществляли то, что можно сравнить с деконструкцией, то есть со снятием бинарных оппозиций – важнейшим философским принципом постмодернизма.

Какие же приемы деконструкции формируются в НП?

Они хорошо видны по первым же новеллам книги. Статья Ракова о художнике-баталисте Ф. А. Агафонове строится на парадоксе: рассказывая об эволюции его художественного дара и о разнообразии исторических сюжетов его картин, автор иллюстрирует текст схематичными изображениями, между которыми не наблюдается никакой существенной разницы: