Нестандарт. Забытые эксперименты в советской культуре

Вступительная статья в машинописи «О войне» открывается с утверждения трех характерных русских достоинств, «трех сестер»: Смекалки, Сметки и Сноровки[208]. Из следующей статьи, «Почему смекалку называют русской?», мы узнаём, что этими достоинствами могут обладать только те люди, которые принимают бедность как должное. Кржижановский хорошо понимал нищету, уважал ее уроки и экспериментировал с ней в своем творчестве. «Три сестры» могут читаться как экономические качества, но на самом деле это качества внутреннего и психологического мира. Они представляют собой «богатство от скудости»[209], знакомое жителям обширных северных сельскохозяйственных территорий. Процветающей Западной Европе подобная мудрость была недоступна[210]. Как оказалось, Смекалка, Сметка и Сноровка – качества любого хорошего солдата – присущи также хорошему актеру[211]. Разве актерство – не маскировка и камуфляж, не дисциплина и тренировка тела, не совершенная синхронность действия и отсутствие страха за свое актерское «Я»? Роль бессмертна, и значение имеет только та роль, которую ты играешь. Пусть роли являются более или менее устойчивыми идентичностями, но они требуют постоянной импровизации, особенно при работе в коллективе (в актерской труппе). И эта черта тоже помогает хорошему солдату. Тем не менее между актером на сцене и солдатом на фронте существуют значительные различия.

У солдата во время войны не бывает репетиций. Он всегда наготове. Ему не нужны зрители, он не ожидает аплодисментов[212]. Как раз наоборот, хороший солдат предпочитает, чтобы его не услышали, не заметили. В терминологии Таирова, солдаты и есть настоящие «синтетические актеры» (противоположность пассивным марионеткам), владеющие множеством навыков и управляемые внутренним чутьем. Единственная реальная для них жизнь проходит на сцене, и это требует одновременно и отстраненности от роли, и преданности ей. Солдат воспитывает в себе навыки, идеально подходящие для театра, но без всякой театральности.

У «трех сестер» есть любимое оружие и любимый сюжет. Из всех средств обороны Кржижановский особенно воспевает нож и любое другое режущее оружие, например штык. В посвященном этому оружию беспощадной статье, датированной 11 февраля 1942 года (беспощадным месяцем), Кржижановский пишет: слияние ружья с ножом улучшило старые пики и копья, особенно в сочетании с четырехгранным лезвием[213]. Штыком действуют быстро, лицом к лицу, рассчитывая на человеческую энергию и рефлексы. Хотя штык изобрели французы, он «нашел здесь свою вторую родину»[214]. Штык привлекает народы, всë еще связанные с почвой: в нем слышится некое эхо сельскохозяйственного орудия, предназначенного колоть, копать, протыкать землю, врезаться в нее. Орудовать им – физический труд, что для русских всегда ассоциируется с хорошим урожаем. Подобно усиленному и заточенному кулаку, штык естественным образом вырос из рукопашного боя. К тому же лезвие точнее огнестрельного оружия и более универсально: «Где пуля не достанет, там штык выковырнет»[215]. Русское слово «штык», с его резким звучанием, породило целый ряд афоризмов, поговорок, присловий. Как пишет Кржижановский, великий Суворов «открыл душу штыка»[216] и укротил ее, превратив ее естественную стихийность в ленинскую сознательность.

Как мы видим в военном либретто Кржижановского «Суворов», в 1799 году генералиссимус учил австрийцев использовать это бесконечно чуткое и умное оружие против Наполеона. Во втором акте оперы Суворов прохаживается по венскому бальному залу, не замечая сверкающего убранства или пренебрегая им и «бросая – в такт музыке – афоризмы»: «Точи свой штык, как бритву, а ум точи, как штык». Для Кржижановского мозг всегда был подобен лезвию, способному разрешать одним удачным ударом самые запутанные трудности. Поскольку в театре два сознания – актер и роль – должны ужиться в одном теле, именно театр ставит задачи, требующие максимальной отточенности ума.

Мирные комедии и театры войны