Несколько карт из цыганской колоды

Андрей тоже встал и как-то почти машинально пожал протянутую ему руку.

– Не грусти, Андрюха! Все будет хорошо, вот увидишь! Думай только больше, и меньше чужому мнению верь. И никогда не строй свою жизнь на чужих идеях и мировоззрениях. Не знаю, должен ли я тебе это говорить, но  помнишь, например, как Лев Толстой относился к «патриотизму»?

– Нет…– Андрей немного удивился, не понимая, к чему Платон Карпыч клонит.

– Он говорил, что патриотизм – это способ оправдать ненависть к  другим народам, пользуясь маской любви к своему собственному. Это не цитата. Так я его тогда понял. И еще он говорил, что патриотизм – это не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых – отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти. Патриотизм, говорил он,  и есть разновидность рабства.

Мои мысли, к слову, по этому поводу, кстати, еще более крамольные. В целом, я с Толстым согласен, но я еще думаю, что там, где много кричат о патриотизме – скоро непременно наступит какая-то катастрофа: например – начнется голод, или придет иная напасть. И еще я думаю, что все это, включая и идею о величии нации, которая, не более, чем «обертка» патриотизма, всего лишь неубиенная козырная карта в руках самых грязных мерзавцев, так во все века было… увы… Короче говоря, не верь никому! Но все больше себе и сердцу своему: не пропадешь! И мне тоже не верь!

Он весело подмигнул Андрею, и, после, не особенно торопясь, пошел вон из парка, на ходу заглядывая в урны, видимо, в надеже найти пару пустых бутылок.

                  ** ** **

Прошла неделя. Андрей все хотел навестить Платона Карпыча, но это никак не получалось: то одно наваливалось, то другое. Затем закончились занятия в школе, и бешеный галоп майских дел и событий влетел в густую пыльную июньскую жару и лихорадку выпускных экзаменов. Однако пролетел и июнь и  наступили новые хлопоты с поступлением и подготовкой к экзаменам вступительным. Они и раньше, бывало, не виделись по месяцу или даже дольше, и потому Андрей пока что не придавал большого значения ни случившемуся перерыву в общении, ни последним словам своего странного приятеля.  О них Андрей вообще изо всех сил старался не думать, настолько странно или даже опасно все это звучало. Но вот, в середине одного жаркого дня, где-то уже в конце месяца, когда все выпускные экзамены были позади, раздался телефонный звонок. Андрей взял трубку:

– Алло!

– Нельзя ли поговорить с Андреем К.? – спросил вежливый, но очень настойчивый голос.

– Это я, – ответил Андрей и сразу догадался, кто звонит и зачем.

– Вас беспокоит следователь Ливанцев из райотдела милиции. Не могли бы вы как-нибудь зайти к нам для беседы?

– Да, пожалуйста, а что случилось?

– Тогда и поговорим, – ответил голос. – Можете подойти прямо завтра, скажем, к десяти?

– Вообще-то в десять, у меня консультация в университете… Можно я подъеду к одиннадцати? – спросил Андрей.

– Конечно. Пропуск будет у дежурного. Жду вас завтра. Всего доброго.

– До свидания, – ответил Андрей, и, повесив трубку, тотчас ощутил тяжесть в груди. Значит, все-таки Платон Карпыч и тут оказался прав, и все случилось именно так, как и было сказано!– подумал Андрей.

И почему-то снова вспомнилось: «Прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от меня»…

– Но я не отрекался, – думал Андрей. – Я ведь просто был дико занят всеми этими экзаменами… Да и что я мог, собственно?

На другой день он явился в райотдел и доложил дежурному, что его вызвал следователь Ливанцев.

– Двадцать вторая, – безразлично кивнул дежурный сержант куда-то неопределенно вверх.

Андрей поднялся на второй этаж по широким гранитным ступеням бывшего особняка, и затем прошел по коридору почти в конец. Постучал, и, не дожидаясь ответа за дверью, вошел. На него из-за стола поднял глаза крепкий молодой человек, очевидно попавший в милицию  по распределению, сразу после института.

– Прошу садиться, – он указал Андрею на стул.

Андрей сел.

– Вы знакомы с гражданином Платоном Карповичем З.?

– Да, знаком. Только фамилию его не знал. Только имя и отчество.

– Как близко вы были знакомы?

– Ну, мы, можно сказать, дружили, насколько вообще возможна дружба при такой разнице в возрасте.

– Дружили? – следователь перестал записывать и уставился на Андрея  преувеличенно удивленным взглядом.

– Ну как вам сказать.. Мы встречались иногда в парке, беседовали… Ничего особенного…

– Он предлагал вам совершить какое-нибудь противоправное действие? Скажем, украсть что-нибудь.

– Нет, никогда.

– Предлагал распить с ним спиртное?

– Нет. Я вообще его пьяным или даже выпившим не видел ни разу.

–Неужели?– в голосе следователе звучала ирония.

– Да, именно так, – тихо, но твердо ответил Андрей.

– И о чем вы беседовали?– спросил следователь.

– Видите ли, он неплохо знает историю, и довольно интересно рассказывает, – нашелся Андрей.

– Бомж… историю? – снова как-то брезгливо  удивился следователь.

– Да, как ни странно, но это так. Вероятно, он был в прошлом историком… Не с детства же он, так сказать… ну, это…– замялся Андрей.