Несколько карт из цыганской колоды

– Понятно. А вот если ты выдал что-то «несуразное», и все тебя вокруг ругают, а ты сам не чувствуешь, что виноват? Ну, то есть, возможно, некое сожаление и есть, но ты как-то не готов признать, что все так уж страшно. Более того, ты почти уверен,  что не особенно-то и виноват,  поскольку окажись на твоем месте кто угодно другой – могло бы быть тоже самое, если и не хуже. В этом случае, был ли грех?

– Не знаю, нет, наверное – неуверенно ответил Андрей, намазывая принесенное им вишневое варенье на булку.

– Почему нет?– настаивал Платон Карпыч.

– Ну как сказать…  Может, это и грех с чьей-то точки зрения, но мне в таком случае было бы наплевать, кто и что обо мне думает. Не знаю, правильно ли это… Но, думаю, что, скорее всего, так и было бы.

– Я тебя понимаю. – Сказал Платон Карпыч, кивнув, – но что это значит? Выходит, что грех – это некая субъективная категория, так что ли?

– Вероятно, но, видимо, не всегда. Скажем, воровать – это грех по-любому, и не важно, что я думаю об этом.

– Ну почему? А если ты украл трехкопеечную булочку у миллионера, и лишь для того только, чтобы не умереть от голода? – возразил Платон Карпыч.

– Ну, тогда, наверное, это не грех. Ибо жизнь ценнее трех копеек.

– Вот! Следовательно, и «кража» имеет, как объективные, так и некие субъективные рамки, – резюмировал Платон Карпыч.

– Ну, а убийство? – парировал Андрей.

– А что «убийство»? – не понял Платон Карпыч.

– Ну, убийство же всегда является грехом? Причем, тяжким, я думаю, – пояснил Андрей.

– Не всегда. Что если ты оборонялся, и тебе пришлось убить нападавшего?

– Ну, тогда нет, наверное…– согласился Андрей.

– А если ты убивал на войне, защищая свою страну? – продолжал Платон Карпыч.

– Тогда тоже нет.. – кивнул Андрей.

– Тем более что у тебя, в таком случае, и выбора-то особого не было бы. Не захотел бы стрелять во врагов – тебя бы самого либо враги убили, либо свои к стенке поставили, не так ли?

– Ну да, – согласился Андрей, откусывая булку.

– Тогда кто решает: что грех, а что нет? И для чего вообще это слово придумали?– спросил Платон Карпыч.

– Не знаю, – честно признался Андрей, – я что-то совсем запутался…

– Да только ты и можешь для себя решить сделал ты грех или нет, и слово это придумано для того, чтобы обозначить ступень, которая ведет тебя «вниз», понимаешь? Шаг, который делает тебя хуже в твоих же глазах, или точнее, шаг, который приближает тебя к состоянию хаоса.

– То есть, греша постоянно, человек приходит к хаосу?

– В известном смысле – да, – ответил Платон Карпыч, пожав плечами, – Хаос я здесь понимаю как некий мир, полный неожиданных, непредсказуемых  сил, событий и направлений. И если человек поддается им, и перестает чем либо управлять, то он, в сущности, исчезает как объект, интересный Абсолюту. Он становится, так сказать, неотличим от фона. А если он исчезает как такой объект… он уже больше никогда и нигде не родится вновь. Сам не знаю, откуда взялась идея, что человек может родиться в теле оленя или бегемота? Это такой же нонсенс, я думаю,  как и то, что у древних греков считалось, будто от сожительства с козами может родиться козлоногий сатир.  Не могу сейчас обосновать во всей полноте, но поверь пока на слово: человек может родиться вновь только человеком. Или же не родиться больше никогда, что чаще всего и бывает…

– И кто это решает? Родиться ему или нет?– спросил Андрей.

– Никто. Ну, или, если угодно – Вселенная. Но, она решает это в той же мере, как и то, каким именно будет излучение от далекого квазара. Понимаешь?

– Вы хотите сказать, что «перевоплощение душ» – это такой же закон природы?– спросил Андрей удивленно.

– Ну да, а что тебе в этой идее не нравится?– в свою очередь удивился Платон Карпыч.

– Да нет, ничего… просто это всегда связывали с какой-то религией, что ли…

– Ну, а что делать? Людям свойственно все упрощать. Подчас до полного абсурда. Вроде того, что бог – это бородатый старик, сидящий на облаках…

–Согласен, но, это ведь просто символ!– возразил Андрей.

– Совершенно верно. Но многие это понимают буквально, как, скажем, слово «смертный» в словосочетании «смертный грех»…– Платон Карпыч весело улыбался.

– Так что же это все-таки значит? – Андрей попытался вернуть разговор в прежнее русло.

– То, что именно эти семь грехов приближают человека к состоянию хаоса гораздо быстрее всех прочих. К слову, эта идея была впервые введена в обиход Папой Григорием, и с тех пор многократно подвергалась ревизии со стороны различных богословов. У некоторых, например, зависть считается смертным грехом, а у других – нет. Или другой пример: первоначально праздность таким грехом не считалась, а у некоторых авторов – представь – этот список и вовсе насчитывает восемь, а не семь грехов. Так что, все это тоже весьма условно, но рациональное зерно тут, безусловно, есть. И именно то, что эти страсти быстрее всего парализуют способность и желание проявлять свободу воли. А без свободы воли, как мы уже говорили, человек перестает быть таковым. И он, следовательно, перестает быть интересен Вселенной, если уж на то пошло.