Непонятый «Евгений Онегин»

В художественном тексте безотносительно к жанру роль художественной детали высока. Вспомним хотя бы две картины весеннего дуба в восприятии Андрея Болконского. Отдадим художественному приему должное, но и при этом за деталью в стихотворном тексте оставим исключительное место.

Не кончаются дискуссии, истинно ли влюблен Онегин в Татьяну-княгиню или ищет «соблазнительной чести» флирта, который был лестным для него когда-то. В ход идут самые разнообразные аргументы. Нам понадобится психологический этюд, который поможет глубже понять героя. Но чтобы получить искомый ответ, не достаточно ли опереться на маленькую деталь? После неожиданной и ошеломляющей встречи с Татьяной Онегин покидает раут в смятении. Он анализирует (разносторонне!) обуревающие его чувства: «Досада? суетность? иль вновь / Забота юности — любовь?» И он не спешит с решением! Он может сетовать на себя за то, что упустил возможность счастливой любви. Он проверяет, не суетность ли поселилась в его сердце. Полагаю, если бы Онегин обнаружил в себе недобрые чувства, он не стал бы преследовать Татьяну. Зато итоговое решение принимается твердо: «Сомненья нет: увы! Евгений / В Татьяну как дитя влюблен…» Это сравнение тоже встречается не впервые. В третьей главе с его помощью любовь Татьяны противопоставлялась интригам светских кокеток:

Кокетка судит хладнокровно,
Татьяна любит не шутя
И предается безусловно
Любви, как милое дитя.

Применительно к Татьяне сравнение воспринимается органичным: в ту пору героиня фактически вся еще милое дитя. Применительно к многоопытному Онегину, который в любви считался «инвалидом», сравнение неожиданно, но оно выявляет непреднамеренный, непосредственный, истинный характер его любви. «Как дитя» в данном контексте подобно, по методологии Блока, сверкающей звезде, острию, на котором держится покрывало стихотворного фрагмента, но сияние этой звезды надо усмотреть и оценить читателю.

Поэтические детали такого рода — надежные опоры для весьма серьезных наблюдений.

Сила детали в романе умножается благодаря перекличке деталей, благодаря приему «рифмы ситуаций». Будем слышать негласный диалог опорных слов — больше поймем в произведении.

Содержательная ступенчатость первой главы «Онегина» замкнута красивым композиционным кольцом. Начинается повествование сообщением о рождении героя «на брегах Невы», а кончается напутствием идти «к невским берегам» «новорожденному творенью»: Онегин как будто рожден дважды: сначала физически, потом как образ художественно. Поэт демонстративно, вопреки царской немилости, вместе с героем возвращал себя, пусть только виртуально, в неласковую столицу. Для поэта адресация к времени, что за рамками повествования, неуклонна и регулярна, поскольку от там живет.

Нас ждет «рифма» ситуации: когда-то герой и автор гуляли на брегах Невы, им выпадает случай побродить «по берегам эвксинских вод». И новая разлука, вновь по обстоятельствам поэта, которому был назначен для жительства «далекий северный уезд» под присмотром власти и церкви.

В конце — восклицание поэта, адресованное читателю: «Поздравим / Друг друга с берегом». Это — далеко не единственная перекличка начала и конца, замыкающихся на кольцо: бытовая деталь возвращается многозначительной метафорой. Здесь она означает завершение весьма длительного труда, момент радостный и печальный одновременно: «Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний. / Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?» В стихотворении («Труд»), адекватно содержанию, тоже соединяются контрастные объекты: размышление (рацио) анализирует сложные эмоции.

Остается открытым вопрос: нужны ли размышлению наглядные, зримые ассоциации? В сознании поэта, поскольку «берег» — образ для романа сквозной, более вероятно, что зримая ассоциация присутствовала. Подтверждает это сравнение, которое сопровождает возвращение Онегина в столицу: «Он возвратился и попал, / Как Чацкий, с корабля на бал». Сравнение это подчеркнуто ассоциативно и метафорично. Грибоедовский герой, конечно, и за морем побывал, но в Москву отправился не «с корабля», средь зимы, когда всякая навигация окончилась. Онегин, может, и поплавал накоротке по Черному морю, но в столицу явился явно посуху. Это не помешало В. А. Кожевникову, чтобы продлить путешествие Онегина до 1830 года, отправить героя из Одессы в Петербург вплавь вокруг Европы; метафору было угодно понять в прямом значении.