Непонятый «Евгений Онегин»

и угадывает движение мыслей поэта. Сейчас в Петербурге такие события! От тяжких переживаний отвлекают светлые воспоминания: именно их захотелось отобразить. Арзамасское братство! И вносится правка. Первоначально в рукописи было: «В салазки брата посадив…», что вполне соответствовало бытовому правдоподобию. А появилась жучка, только теперь это отнюдь не приученная к такому катанию дворовая собака, а Жуковский, глава памятного поэту общества. В стихе «Вот бегает дворовый мальчик…» комментатор замечает дядюшку поэта — ВОТа, арзамасского старосту. Понятно, что новое прочтение дается не взамен традиционному, буквальному, но в дополнение к нему: текст оказывается емким.

Прием расшифровки «потаенного» текста требует осторожности. Правомерность гипотезы А. А. Кунарева не вызывает сомнений. В подтверждение — факт жизни, о котором Пушкин сообщает Вяземскому в конце августа 1831 года: «20 августа, день смерти Василия Львовича, здешние арзамасцы поминали своего старосту ватрушками, в кои воткнуто было по лавровому листу. Светлана произнесла надгробное слово, в коем с особенным чувством вспоминала она обряд принятия его в Арзамас» (Х, 293). Значимое в жизни норовит и косвенно проникнуть в художественный текст!

Субъективные домыслы в понимании пушкинских текстов тоже встречаются, но отвлекаться на их рассмотрение не будем.

Реальное и виртуальное

Обозначенная проблема имеет общее значение для художественного творчества и уже попадала в поле нашего зрения: придуманное, существующее только условно воспринимается подобным живому, реальному. Здесь мы возвращаемся к проблеме, чтобы увидеть особенное в приеме, когда он применяется в стихотворной форме.

Стихотворная форма условность удваивает: в обычной жизни (исключение — экспромты поэтов) мы стихами не говорим, и если стихотворная речь конструируется искусственно, надо учиться понимать ее конструкции, уважать остроту зрения художников.

У позднего Пушкина есть стихотворение «Подражание арабскому» с такой концовкой: «Мы точь-точь двойной орешек / Под единой скорлупой». Скажут: что тут особенного, дан образ на основе прежнего опыта. Но ведь здесь об источниках информации речи нет. Показан целостный, неразбитый плод. Проникающий взгляд поэта не слабее рентгена.

Мы наблюдали множество лаконичных, но метких и точных зарисовок. Не только из них состоит описание. Поэт не все выговаривает сам, иначе был бы он моралистом и доктринером. Многое рисуется лишь намеком (остальное дорисовывает воображение читателя). А самое главное — далеко уводит метафороподобный стиль стихотворного повествования: описывается одно, а понимать нужно и это, и другое, то, что стоит за этим описанием. Здесь, пожалуй, наиболее показательна вся сцена первого свидания.

Отметим прежде, что Онегин с визитом явно припозднился. Припомним типовую сценку быта Лариных.

Под вечер иногда сходилась
Соседей добрая семья,
Нецеремонные друзья,
И потужить и позлословить
И посмеяться кой о чем.
Проходит время; между тем
Прикажут Ольге чай готовить,
Там ужин, там и спать пора.
И гости едут со двора.

Поздний гость появился к такому ритуальному действию:

Разлитый Ольгиной рукою,
По чашкам темною струею
Уже душистый чай бежал…

Время помечено здесь и прямо: «Смеркалось…» (солнышко село, поздновато для первого свидания!), но время на этом как будто застыло. Достоверностью хронотопа Пушкин здесь пренебрегает.

Состояние и поведение Татьяны, когда она в окно увидела въезжавшего во двор Онегина, рациональному объяснению не поддается. Убежала в парк. Если разобраться, можно понять, куда и как убежала Татьяна. А не мудрствуя: вдоль основной для этого направления аллеи до поворота к любимой скамейке, на которой наверняка сиживала с книжкой. (В Тригорском установили туристический объект — скамью Онегина, хотя ее скамьей Татьяны точнее было бы именовать).

Вообще-то здесь нарушено правило (для художников пресное): форма должна соответствовать своему содержанию. Что составляет содержание эпизода? Шоковое состояние Татьяны. Свой путь к любимой скамейке она совершает интуитивно, дорогу она не разбирает, ноги сами приводят сюда. Аллеи, похоже, игнорирует — не удивительно: она же выросла в этом саду, ей каждый кустик знаком; могла и целиной, напрямую, ноги сами привели ее, куда надо. Только на скамье пришла четкая мысль: «Здесь он! здесь Евгений! / О боже! что подумал он!» И снова эмоции топят мысль… Именно эмоциям и нужно сопереживать, уважая деликатность поэта.