Герой и автор объединены в парном портрете первой главы — и разлучены судьбою. В разлуке они не общаются (хоть Онегин и умел «в конце письма поставить vale», но в сохранившихся черновых строфах «Путешествия» сказано: «Онегин никогда со мною / Не хвастал дружбой почтовою…»). В выпущенной восьмой главе намечалась и новая встреча — в 1824 году, в Одессе. Что-то нет никаких намеков на встречи автора и героя в столице в 1830 году. Какие же они приятели, если бы не возобновили общение! Равно как не обозначено и личное знакомство поэта с его любимой героиней: ужели бы Пушкин не засвидетельствовал уважение доброй «законодательнице зал», если бы то позволили его биографические обстоятельства? К бедной Татьяне В. А. Кожевников вообще относится безжалостно. Мать вывезла дочку на один сезон, а исследователь растянул Татьянину «ярмарку» аж на три сезона. В этом случае «слезы заклинания», с которыми Ларина молит упрямую дочь, получают непривлекательный оттенок: «Ты что, дочка, совсем разорить нас хочешь?» И Татьяне приходится соглашаться на брак…
А. А. Аникин отправляет Онегина в путешествие летом 1824 года. Исследователь весьма озаботился, чтобы «не сорвать» встречу героя и поэта в Одессе в 1824 году, а потому заставил героя вспомнить о приятеле не в Бахчисарае, а в Нижнем Новгороде. Макарьевская ярмарка проводилась с 15 июля по 15 августа. Онегина пришлось принудить поспешить, чтобы он, отметившись на открытии ярмарки, успел застать в Одессе отбывавшего в деревенскую ссылку Пушкина. Чувствуя известную натяжку, исследователь даже извиняется: «В такой хронологической версии расхождение с реальной биографией Пушкина если и есть, то, прямо скажем, минимальное: можно ли было герою за две недели добраться от Нижнего до Одессы? Но, конечно, это расхождение
Пушкин датирует типовой день Онегина, описанный в первой главе, концом 1819 года, делая это в предисловии при публикации главы. В. Старк торжествует: приведенный им «расклад внутреннего календаря романа не соотносится с заявлением 1825 года в предисловии к изданию Первой главы», так ведь «в полных изданиях романа 1833-го и 1837 года уже нет упоминания о действии Первой главы как относящемуся к концу 1819 года…»[119]. Какие-то заявления на самом деле уточнялись. В переписке с Бестужевым Пушкин посетовал, что назвал себя в предисловии сатирическим писателем. «Большое стихотворение», окончание которого не гарантировалось, оказалось оконченным. Но нет оснований подверстывать к устаревшему датировку действия первой главы. В академических изданиях (в дополнительных разделах) предисловие печатается.
Непростителен просчет, когда отождествляются время историческое, реальное и время художественное. По этой причине не годится в качестве опоры для пересчета хронологии нагрузка на снег, выпавший только в январе. Пушкин очень широко использует детали, почерпнутые в жизни, но он не копирует жизнь. Таковое попросту невозможно, ибо формы жизни переводятся в формы искусства; литература — вторая (иная!) реальность. В. А. Кожевников констатирует: в 1824 году «первый снег быстро растаял; заморозки сменялись (и не раз!) продолжительными оттепелями, и в декабре было пасмурно и слякотно… Снег же, ставший постоянным покровом до конца зимы, выпал как раз в ночь со второго на третье января 1824 года»[120]. Еще конкретнее, с отсылкой к сводке погоды из «Санкт-Петербургских ведомостей», воспроизводит ситуацию А. А. Аникин: «вокруг 30 декабря — пасмурно, снег с дождем, температура по Реомюру от -2 до +8. И так до 2 января 1824 года, когда уже минус 9–10° R, устойчивый снег»[121]. Спасибо за информацию! А вот вывод неверен: «Думается, Пушкин точен и в описании зимы 1823/1824 года» (с. 10). Пушкин воспользовался только одной реальной деталью, датой установления снежного покрова. Но межсезонье у него изображено литературно, вымышленно. Я уже отмечал: поэт рисует устойчивые морозы, на оттепели и намеков нет. Литературный характер описания понижает его роль как свидетельского опорного хронологического факта.