Непонятый «Евгений Онегин»

Однако, как и везде в «Онегине», здесь нельзя довольствоваться истиной в первом приближении. При вглядывании в предмет обнаруживаются отклонения от правил. Не синхронизирован темп сюжетного и естественного времени в эпизоде путешествия Онегина: не потому ли в печатном тексте оно и подано в «отрывках»? Оно стремительно, герой нигде не задерживается, картины перед ним мелькают, томительные для героя три года в авторском изложении спрессованы (даны только летние впечатления, нет смены времен года; впрочем, на юге погодная динамика не очень колоритна). Есть другие несогласованности темпа разных потоков времени.

В движении авторского, лирического времени значительно больше свободы, непринужденности, прихотливости. Авторские рассуждения развертываются чаще всего как непосредственное, «сиюминутное» переживание, однако тут надо разбираться: форма не прямо выражает содержание; состояние, принадлежащее прошлому, может изображаться как непосредственное состояние поэта (такова первая глава), в формах настоящего времени может воплощаться лишь творческое, но не «биографическое» переживание поэта; переходы между реальным и воображаемым, между пережитым и переживаемым необозримы.

В «Онегине» довольно часто возникает прогнозирование ситуации: часть прогнозов сбывается. О будущем думает Татьяна («По сердцу я нашла бы друга…»), и хотя степень участия сердца, по обстоятельствам, сильно уменьшилась, но не устранена совсем: как-никак сватались к ней и деревенские женихи, а в Москве до генерала на Татьяну обращают внимание еще двое — «какой-то шут печальный» и старик в парике; так что истина в словах Татьяны: «Все были жребии равны…» — не абсолютна, и элемент выбора в ее решении присутствовал. Самый удивительный случай прогноза — смерть Ленского от руки Онегина, приснившаяся Татьяне. Прогнозы касаются сюжетных ситуаций. Совет Лариной «пристроить девушку» (глава седьмая) «меж собою» соседями был обговорен еще в главе четвертой (в черновике — даже и с Лариной). Атмосфера прогноза пронизывает авторское повествование. Устремленность в будущее окрашивает беседы поэта с читателем, принимая и личный характер («Укажет будущий невежда / На мой прославленный портрет…»), и обобщенный. При этом Пушкин опирается на повторяемость человеческого опыта, используя тот факт, что молодежь заново овладевает уроками жизни, уже многократно освоенными в череде поколений («Его пример другим наука…» — читаем уже в первой строфе романа); прошлое, настоящее и будущее в таких рассуждениях сугубо относительны, зависят от субъекта восприятия.

Мистификационный прогноз в строфе XV третьей главы отмечает Л. С. Выготский: «…Пушкин дает ложное направление своему роману, когда оплакивает Татьяну, которая отдала свою судьбу в руки модного тирана и погибла. На самом деле погибнет от любви Онегин»[123].

Атмосфера прогноза в «Онегине» продиктована стремлением преодолеть дистанцию между сюжетным и авторским временами и по инерции, набранной этим движением, выйти и в абсолютное будущее. Но и прогноз должен знать меру и пределы, ибо «жалок тот, кто все предвидит…»

Значимого наполнения противостояние сюжетного и авторского времен не имеет; напротив, важна устремленность настоящего, где объединяются онегинское и авторское время, в неясно различимое (и для героев, и для автора) будущее. Характерностью повествования делается перспектива, незавершенность.

И совершенно оправданным становится неожиданный обрыв повествования «в минуту, злую» для героя, накануне очень важных для эпохи общественных событий. Образ Онегина оставлен недорисованным. Он навсегда затаил в себе загадку. На нее возможны разные ответы, зато однозначность ответа исключается. Даль свободного романа осталась разомкнутой. Да и такой ли уж ясной представлялась судьба героя автору?

Время авторского бытия когда сливается, когда обособляется и противостоит сюжетному. Например, в пятой главе поэт отмечает единство своего и героев деревенского уклада жизни («Мы время знаем / В деревне без больших сует»), а в концовке шестой главы, «оставляя» героев в деревне, он говорит об омуте светской жизни, в котором ему доводится купаться.

Там, где главенствует авторское время, возникает ощущение пространственности, исторической перспективы. Отобранные из минувшего, высвеченные прожектором художественной мысли, события частной жизни героев предстают как существенные проявления духовной жизни общества. «Забегание» опыта автора особенно существенно тем, что авторское время, в отличие от сюжетного, перешло рубеж 14 декабря. По этой причине в последних главах «Евгения Онегина» нарастает трагизм; роман нередко и по праву сопоставляется с произведениями эпохи безвременья, а его главный герой рассматривается в ряду «лишних людей» 30–40-х годов.