Непонятый «Евгений Онегин»

В творческой истории «Евгения Онегина» исключительное значение обретает осень 1824 года и весь 1825 год. Номер один творческих забот Пушкина в это время трагедия «Борис Годунов». Роман в стихах пишется урывками долго, до осени (о знаменитом чтении «Годунова» самому себе Пушкин пишет Вяземскому в начале ноября; освободились руки для завершения четвертой главы). А принципиальное решение уже принято. Внесена поправка: Онегин тратит на светскую жизнь не год, а восемь лет. До этого художественное время романа, пожалуй, рановато именовать расчисленным; точнее назвать его датированным. Зато теперь оно расчисляется в буквальном смысле. На размытом фоне отчетливее становятся внятные (расчисленные для героя и подтверждаемые для автора) отсылки: философ «в осьмнадцать лет», «на самом утре наших дней», «вот как убил он восемь лет», «Ужель мне скоро тридцать лет». В путешествие Онегин отправляется, «Дожив без цели, без трудов / До двадцати шести годов» (восемнадцать до совершеннолетия плюс восемь светской жизни). И путешествие скорректировано так, чтобы герой успел навестить поэта в Одессе в канун его деревенской ссылки. Но все-таки в расчислении времени, мы отметили это, Пушкин допускает ошибку: он потерял год онегинской жизни, который складывается из деревенской жизни и второго (недолгого) пребывания в столице после злосчастной дуэли; к путешествию и набегает год. Так что было бы точнее сказать: дожив до двадцати семи годов. И ритмически в строку помещалось. Втискивать этот год в восьмилетие светской жизни было бы некорректно.

Заслуживает упоминания, что фактически одновременно (февраль 1825 года) публика узнала из первой главы о привязке биографии героя к историческому времени (уже усталость к концу 1819 года), а в черновике четвертой главы автор пришел к необходимости биографию героя расчислить заново. Произошло это не по внешним, а по внутренним причинам. Изменился ракурс. Работая над исповедью Онегина, Пушкин новым взглядом, изнутри, увидел то, что описал в первой главе, и понял, что предыстория героя в один год не укладывается. Оставив финалом конец 1819 года, поэт поменял один год на восемь.

Теперь отметим: это произошло в конце 1824 — начале 1825 года. Пушкин никак не мог предполагать, что произойдет в ближайшем декабре, как это грядущее событие отразится на судьбе героя, потребовав новых поправок, да и на всем содержании романа. Поэт вряд ли учитывал всю серьезность временной подвижки. Возможно, еще казался легким переход от реального в виртуальное, особенно в сфере быта. Онегин сблизился с Ленским («Съезжались каждый день верхом»)? А пошли серьезные разговоры — на скаку их вести неудобно; поправимо: «стали неразлучны». Опять же времена года скоротечны. Будут и конные прогулки неудобны:

Скакать верхом в степи суровой?
Но конь, притупленной подковой
Неверный зацепляя лед,
Того и жди, что упадет.

(Из письма Вяземскому 28 января 1825 года: «Пишу тебе в гостях с разбитой рукой — упал на льду не с лошади, а с лошадью: большая разница для моего наезднического честолюбия»). И тут есть выход: «едет Ленский», да не верхом — «на тройке чалых лошадей».

Иначе говоря, проблема легко решается, когда меняются однородные предметы. И годы могут лететь незаметно. Но среди них встречаются особенные.

По первому счету временная окраска была нейтральной на всем протяжении онегинской жизни. Год рождения героя по первому счету нетрудно высчитать: 1820–18=1802. Онегина по малолетству глубоко не затрагивали события 1812 года. А вот поправленное начало восьмилетней светской жизни героя попадает на время для того неудобное, 1812 год. Как грозные исторические события все-таки вошли в роман, это тема особая.

Хронологические новации