Не послужит ли эта деталь итоговым аргументом в пользу концепции неизменно скучающего Онегина? Нет. Можно с полной категоричностью говорить, что деревенская жизнь героя скукой начинается и даже не скукой, а тоской заканчивается. То и другое бесспорно, только путь героя нет надобности спрямлять: между началом и концом есть еще и зенит, и он важен, поскольку образует самостоятельный этап духовной жизни героя.
Разительная перемена в состоянии Онегина объясняется переменами его бытия. В седьмой главе поэт приглашает читателя побывать
Однако соседство Тани молодой сугубо формально (герои не общаются), оно не заполняет духовной жизни героя, не то, что — до поры — соседство Ленского.
Но пусть скука и в более высокой концентрации — тоска обрамляют, берут на кольцо деревенскую жизнь Онегина: срединному взлету нужно отдать должное. Читая «Евгения Онегина» и обдумывая прочитанное, надо очень многое держать в памяти, оценивать каждую деталь с разных сторон, пытаясь вписать эти детали в цельное представление; неизбежна корректировка первоначальных впечатлений. Давайте воспользуемся доверием поэта, который связующие узлы оставил на осмысление читателя. Учтем и своеобразие работы Пушкина над романом: многое обдумывалось в самом процессе создания произведения, все акценты заранее расставить было невозможно, а задним числом давать слишком внятные разъяснения поэту не захотелось.
Не похоже ли это наблюдение на обнаруженные В. С. Непомнящим «пустоты» в описаниях поэта? В констатации сходство есть; выводы контрастны. В. С. Непомнящий считает, что художник допускает читательский произвол в заполнении этих «пустот». Полагаю, достойный читатель стремится понять авторский замысел.
Подчеркнем: деревня — чрезвычайно важный этап в жизни Онегина. Здесь герой в полный рост: и в блеске скептического ума, и с душевной черствостью. Здесь он наиболее естествен и находит замену счастью.
Хронологически деревенский период жизни Онегина весьма краток, умещается в половину года. Сюжетно же это самый пространный эпизод, вся сердцевина повествования, со второй по шестую главу, и даже седьмая глава, без Онегина, продолжает (через описание его опустевшего кабинета) рисовать деревенского Онегина. И заявку на «деревенскую» тему содержит уже экспозиционная первая глава. Но тем самым понять героя центральных глав, основного объема романа, не просто привычно скучающим и хандрящим, а живущим полнокровной и внутренне насыщенной духовной жизнью означает качественно иное представление о пушкинском герое и общем рисунке его эволюции.
В четвертой главе перед нами новый герой, на новом этапе своих поисков. Главное — вытеснена и отторгнута хандра. Герой занялся осмыслением важнейших мировоззренческих проблем.
А как объяснить частный вопрос: обновление духовных поисков Онегина началось с его споров с Ленским, почему же вторая глава показывает героя в зените его деревенской хандры? Ну, мировоззренческие подвижки не одномоментно происходят. Есть и более серьезная причина: Онегин преодолевает свой духовный кризис тогда, когда свой затяжной кризис (1823 — лето 1825) преодолевает Пушкин!
Поэт одолел наваждение Демона
Преодоление кризиса — это процесс, обозначившийся цепочкой знаменательных фактов.
Т. Г. Цявловская полагает, что параллельно первой книге стихотворений в 1825 году Пушкин готовил нелегальный сборник политических эпиграмм[165]: оживление политической активности поэта исследовательница связывает со следствием визита Пущина. Это не просто факт творческой биографии: заживляется самая острая рана на уровне политической позиции, а это заметный знак преодоления кризиса.
15 мая 1825 года 1825 года написано послание «Козлову. По получении от него „Чернеца“». Концовка носит личный характер:
Ощущение «недаром» прожитой жизни невозможно без прочной опоры в этой жизни.
19 июля 1825 года Пушкин вручил А. П. Керн адресованное ей послание «К *** („Я помню чудное мгновенье…“)». Если женский образ стихотворения оставлен в таинственной дымке романтических формул, то о судьбе поэта сказано с предельной конкретностью. Пушкин выделил три этапа своей творческой биографии: и «бурь порыв мятежный», и томительные дни «в глуши, во мраке заточенья». Теперь — новый этап: «Душе настало пробужденье…»
К лету 1825 года написана элегия «Андрей Шенье».
Павший в бурях французской революции поэт показан человеком твердым, непреклонным. Таков он, сам излагающий свое кредо.