Непонятый «Евгений Онегин»

Приветствую тебя, мое светило!
Я славил твой небесный лик,
Когда он искрою возник,
Когда ты в буре восходило.

Перед мысленным взором Шенье проходят эпизоды борьбы за свободу. Его не смущает жалкий, даже обратный результат истраченных усилий, он верит в конечное торжество справедливости. Шенье видит искажение мечты о свободе, но предрекает неизбежность ее грядущей победы. Впрочем, скажем определеннее: противостоят не позиции французского и русского поэтов, противостоит позиция Пушкина 1825 года его же позиции 1823 года. Потому Пушкин и пишет о Шенье, что сочувствует ему, и воображаемые мысли героя разделяет сам.

Всякое сравнение хромает, говорит пословица. Чтобы они хромали меньше, полезно видеть не только сходство сравниваемых предметов, но и их различие. Пушкин в «Сеятеле» свои свободолюбивые идеи оценил как «живительное семя», теперь эта метафора выявила свою ограниченность. У семян злаков одноразовая всхожесть, начавшийся процесс нельзя застопорить, тем более повернуть вспять, проросшие не вовремя, в неподходящей среде семена гибнут. У многоразово всхожих семян свободы иная судьба: они могут гибнуть, они могут даже дать уродливый плод — но они могут оставаться живительными и возрождаться многократно.

Подлинная книга становится достоянием многих поколений. Увы, среди них повторяются и «потерянные поколения», но вновь приходят люди, чьи сердца способны распахнуться навстречу призывам поэта. В этом смысле не имеет значения, когда сеять, — можно и «до звезды», потому что настанет срок — и она взойдет, и тогда в ее лучах казавшиеся безжизненными зерна обнаружат свою жизнестойкость. Мертвое возродится в живом, и эта череда бесконечна.

Историческая элегия Пушкина стала самым отчетливым актом преодоления длительного кризиса: именно здесь кризис не просто отодвигался, вытеснялся за счет обретения иных ценностей, но в полном смысле преодолевался, поскольку рушились сомнения на самом болезненном направлении мировоззренческих поисков. Преображающая сила искусства, дающая опору преодолевать все невзгоды, — это та сила, которая помогла Пушкину разорвать путы своего (по обстоятельствам) затянувшегося кризиса.

О главном сказал сам поэт, десять лет спустя возвратившись в Михайловское, в стихотворении «Вновь я посетил…» В черновой редакции, не вошедшей в окончательный текст стихотворения, говорится:

Но здесь меня таинственным щитом
Святое провиденье осенило.
Поэзия, как ангел утешитель,
Спасла меня, и я воскрес душой.

Почему о спасении поэзией идет речь? Пушкин выбрал поэтическое поприще еще в Лицее, а не в Михайловском. Но Пушкин не преувеличил роли поэзии в своем духовном воскрешении. Именно в 1824–1826 годах пушкинская поэзия выходит на качественно новый уровень, становится поэзией реалистической. Одно с другим связано: обновление художественной системы сопровождалось и выходом на новые мировоззренческие, в том числе и политические рубежи. Ведь искусство — это способ познания мира.

Что уже совершенно замечательно, «Евгений Онегин» тотчас же, с оперативностью лирики («Я помню чудное мгновенье…» и «Андрей Шенье»), отразил преодоление кризисного состояния.

В 1825 году с непосредственностью лирического стихотворения написаны автобиографические строфы о жизни в Одессе. Они не сразу обрели свое место в романе. В 1827 году они были опубликованы как отрывок из седьмой главы «Евгения Онегина», но место им определилось не в седьмой, а в первоначальной восьмой главе. Поэт дорожил «одесскими» строфами. Лишенный возможности опубликовать всю главу, поэт включил эти строфы в печатный текст романа в составе «Отрывков из путешествия Онегина», где они составляют добрую половину их объема.

Композиционное построение большей части отрывка — это подробное описание дня из жизни автора. «…„День“ интересен сам по себе, но содержательность эпизода значительно повышается при сопоставлении с „Днем Онегина“ из первой главы»[166], — замечает исследователь; можно добавить, что в четвертой главе дано обстоятельное описание дня (даже в двух разновидностях — летней и осенней) деревенской жизни Онегина. Но тем самым образ жизни автора и героя встают между собою в прямую связь, и сопоставление делается необходимым.

В быте автора и героя обнаруживается очень много общего.

Бывало, пушка зоревая
Лишь только грянет с корабля,
С крутого берега сбегая,
Уж к морю отправляюсь я.

Онегин в Петербурге не купался: прежде всего — описан зимний день; но, видимо, и климат, и образ жизни купание исключали. В деревне Онегин и встает рано, и начинает день купанием.

С восточной гущей кофе пью.

«Кофей кушал» (по словам ключницы Анисьи) и Онегин, разве что без восточной экзотики.

Иду гулять.