Непонятый «Евгений Онегин»

Прямым Онегин Чильд Гарольдом
Вдался в задумчивую лень:
Со сна садится в ванну со льдом,
И после, дома целый день,
Один, в расчеты погруженный,
Тупым кием вооруженный,
Он на бильярде в два шара
Играет с самого утра.

Правда, тут желательно еще акценты верно расставить. Если они на бильярде — скука Онегина получает гротесковое выражение. Но кий в руках героя — просто небольшой стимулятор внутренней энергии. Это не спортивное увлечение: Онегин вряд ли считает, сколько шаров он забил сегодня в сравнении с тем, сколько забил вчера. Главным надо, конечно, признать первое: «в расчеты погруженный». И это, в свою очередь, не означает буквальное (один из ироничных советов — «проверяй расход»); расчеты — надо читать: раздумья. Указание на сосредоточенную духовную жизнь героя — факт чрезвычайной важности.

Еще обратим внимание на такую деталь. Состояние Онегина не единожды именуется ленью. То же — в рассматриваемом эпизоде: «Прямым Онегин Чильд Гарольдом / Вдался в задумчивую лень…» А в первой главе отмечалось, что в период увлечения светской жизнью для Онегина «наука страсти нежной» была тем главным, «Что услаждало целый день / Его тоскующую лень…»

А теперь самое интересное. Эпитет «задумчивая лень» примерялся поэтом к состоянию героя в первой главе: он встречается там в вариантах черновой рукописи. Но он был примерен — и отвергнут, и вот пригодился в четвертой главе.

Есть разница: тоскующая — и задумчивая лень? Конечно: первый эпитет не только экспрессивнее, но и несет отчетливый оттенок негативного, неприятного содержания. И разве не парадокс: в первой главе описывается состояние Онегина, которому он по добровольному выбору души отдается со всем азартом молодости, но его лень — тоскующая. Тут нет противоречия. Просто поэт чуть-чуть опережает события, поскольку знает, что увлечение героя светской жизнью (в первой трактовке) непродолжительно, что близок кризис. Вот почему в упоении уже просвечивает тоска.

В четвертой главе состояние героя по-прежнему именуется ленью. Поделом: Онегин верен своей пассивности. И все-таки теперь лень мечтательная, она лишена томительности и терпкости. Попутно замечу, что Пушкин, еще с Лицея, прошел этап, когда «лень» и «ленивец» употреблялись не в осудительном, а в утвердительном смысле; теперь в иерархию его ценностей вошло понятие «труд»; герою поэт, вполне всерьез, передает нечто из арсенала им самим уже оставленных ценностей.

Но и здесь поэт как будто специально не делает изображение слишком ясным. Там, где много сказано, он притеняет сокровенное иронией. Само сближение соседей предварено ироничным замечанием автора, что их дружба возникает «от делать нечего», и к авторской иронии должно отнестись с доверием (она прогнозирует драматический финал недолгой дружбы героев). Зазвучало звонкой нотой исчисление идеологических споров Онегина и Ленского — тут же следует ограничительное понижение: «Но чаще занимали страсти / Умы пустынников моих». Там, где легко можно было бы сделать уточняющий акцент, поэт уводит повествование в сторону: в четвертой главе непосредственная картина встречи героев дана в сниженном плане; разговор минует высокие материи, носит сугубо бытовой характер, Ленский замкнут на мыслях об Ольге. (Этот фрагмент писался уж точно после вести о 14 декабря; для разговоров о высоких материях время наступало явно неподходящее. Впрочем, надо считаться и с повествовательными возможностями жанра. Исчисление тематики разговоров уместилось в строфу — и благо. В прозаических романах развернутые интеллектуальные диалоги героев — прием обычный. Но в романе в стихах невозможно представить себе главу, состоящую из философского разговора).

На последующих страницах романа один раз мы увидим-таки «деревенского» Онегина скучающим:

Заметив, что Владимир скрылся,
Онегин, скукой вновь гоним,
Близ Ольги в думу погрузился,
Довольный мщением своим.

Однако очевидна разница: здесь скука чуть-чуть по привычке, но главным образом порождена ситуацией, «бесконечным» котильоном, к тому же смягчена («довольный мщением своим») и теснится надежным и привычным способом («в думу погрузился»).

Существеннее, что преодоление кризиса в деревенский период жизни Онегина не получило завершения. Катастрофа дуэли сводит новые обретения на нет. Новое состояние Онегина тотчас фиксируется в авторском перифразе в начале седьмой главы: «Отшельник праздный и унылый…»