Непонятый «Евгений Онегин»

Когда б семейственной картиной
Пленился я хоть миг единой, —
То верно б, кроме вас одной,
Невесты не искал иной.
<…>
Нашед мой прежний идеал,
Я верно б вас одну избрал
В подруги дней моих печальных…

Его слова: «Я вас люблю любовью брата / И, может быть, еще нежней», — вряд ли кокетство перед влюбленной девушкой. Гораздо вероятнее, что это не приготовленное заранее, а невольно, под влиянием обстановки свидания и обаяния Татьяны вырвавшееся признание (которое противоречит его же максиме «учитесь властвовать собою»)[159]. И чуть позже, на именинах, «девы томный вид, / Ее смущение, усталость / В его душе родили жалость…»

Не хватило самой малости: «Привычке милой не дал ходу…», а то бы тлеющий огонек заполыхал жарким пламенем. Но ходу привычке не было дано — самым категорическим образом. Сладостный сон души развеялся.

Здесь хочется в параллель привести творческий эпизод из лирики Пушкина в пору, когда он душой уже склонился к семейному образу жизни, но еще не определился с избранницей. В альбомной записи «Ек. Н. Ушаковой» (1827) вспоминается детское заклинание, прогонявшее бесов, — и применяется по неожиданному адресу:

Но ты, мой злой иль добрый гений,
Когда я вижу пред собой
Твой профиль, и глаза, и кудри золотые,
Когда я слышу голос твой
И речи резвые, живые,
Я очарован, я горю
И содрогаюсь пред тобою
И сердца пылкого мечтою
«Аминь, аминь, рассыпься» говорю.

Почему же заклинанием потребовалось прогонять не наваждение, а живое, искреннее очарование? Но его было более чем достаточно для любовной игры — и (для нас остается неясным — почему) чего-то не хватало, чтобы чувству дать разгон. Тогда поэт становится ответственным за свое поведение и считает за благо отступить.

Не прописано, какими словами сдерживал себя Онегин, но автор в своей жизни поступает аналогично тому, как, опережая его, поступил его герой.

Неожиданно и странно, что «следствие свиданья» существенно и для Онегина, хотя Татьяне он говорит решительное «нет». Понять это позволяет «противоречие», включенное у нас в список таковых и заключающееся в двойном ответе на вопрос, кому принадлежит «автограф» письма Татьяны? Онегин хранит не нужное ему письмо! Деталь помогает понять позднюю влюбленность Онегина, которая, оказывается, не вдруг, нечаянно-негаданно охватывает героя. И выявляет нарочитость предположения Татьяны, что ухаживанием за дамой высокого положения Онегин добивается «соблазнительной чести».

Фактов расположения Онегина к Татьяне так много, к тому же они весьма значительны, что вполне закономерен наш вопрос: почему Онегин «привычке милой не дал ходу»? Ведь, по преобладающему мнению, он скучает, хандрит, а тут судьба посылает ему такой редкостный подарок — любовь явно незаурядной девушки, обаяние которой ему ведомо. «…Осуществившийся между героями драматический сюжет, в котором они потеряли друг друга, как бы взят в кольцо неосуществившимся идеальным возможным сюжетом их отношений»[160].

Перед Онегиным стояла нелегкая необходимость объяснить свою холодность на свидании с Татьяной, да еще и не обижая девушку. Первоначально (в черновике) герой был откровенен до цинизма; былая беспринципность привела к полному разочарованию в каких бы то ни было отношениях с женщинами. Но уже на стадии черновика монолог создается заново. Теперь Онегин сдержан, сух, только излагает факты, констатация преобладает над объяснением: я не таков, кого вы искали; я ни на миг не пленяюсь семейственной картиной; я не создан для блаженства; он больше отрицает, чем утверждает. А кто же он такой? Над этим вопросом еще предстоит мучиться Татьяне.

Почему Онегин, — будучи с Татьяной правдивым, честным, — не пожелал развеять вокруг себя ореол таинственности? Не объяснил, почему он не создан для блаженства? Вроде как стремление к блаженству происходит само собой, возникает самым естественным образом; у всех по-своему, но у всех! Онегин отчасти вынужденно лукавит. А как сказать правду, что-то вроде «Я жертва разврата»? В черновике подобное даже пробовалось, но вымолвить такое перед влюбленной девушкой немыслимо. И Онегин остается загадкой для Татьяны. Но прибавим еще неожиданное предположение: сам Онегин пока не знает, как именуется то состояние, которое он реально переживает. Не знает потому, что и для поэта еще не настал момент, когда будет «слово найдено».

Второй этап духовного обновления героя