Некрополь

г.г. Московская биография написана в том же непринужденном тоне, как и берлинская, но

в ней чувствуется постоянная оглядка на советское начальство.

Это сказалось даже в мелочах: например, Есенин дату своего рождения приводит

уже не по старому стилю, а по новому: 3 октября вместо 21 сентября; церковно-

учительскую школу, в которой он обучался, теперь он предусмотрительно именует

учительской просто, — и т. п. Что же касается неприятной темы о сношениях с Царским

Селом, — то вряд ли мы ошибемся, если скажем, что это и есть главный пункт, ради

которого писана вторая автобиография. Об этих сношениях ходили слухи давно. По-

видимому, для Есенина настал, наконец, момент отчитаться перед советскими властями

по этому делу и положить предел слухам. (Возможно, что это было как раз тогда, когда

разыгралась история с антисоветскими дебошами Есенина). Так ли, иначе ли, — Есенину

на сей раз пришлось быть более откровенным. И хотя он отнюдь не был откровенен до

конца, все же мы имеем признание довольно существенное.

"В 1916 году был призван на военную службу", пишет Есенин. "При некотором

покровительстве полковника Ломана, адъютанта императрицы, был представлен ко

многим льготам. Жил в Царском, недалеко от Разумника-Иванова. По просьбе Ломана,

однажды читал стихи императрице. Она после прочтения моих стихов сказала, что стихи

мои красивы, но очень грустны. Я ей ответил, что такова вся Россия. Ссылался на

бедность, климат и прочее".

Тут, несомненно, многое сказано — и многое затушевано. Начать с того, что

покровительство адъютанта императрицы ни простому деревенскому парню, ни русскому

поэту получить было не так легко. Не с улицы же Есенин пришел к Ломану.

Несомненно, были какие то связующие звенья, а главное — обстоятельства, в силу

которых Ломан счел нужным принять участие в судьбе Есенина. Неправдоподобно и то,

что стихи читались императрице просто "по просьбе Ломана". По письмам императрицы к

государю мы знаем, в каком болезненно- нервозном состоянии находилась она в 1916 году

и как старалась оттолкнуть от себя все, на чем не было санкций "Друга" или его кругов.

Ей было во всяком случае не до стихов, тем более — никому неведомого Есенина.

В те дни и вообще-то получить у нее аудиенцию было трудно, — а тут вдруг выходит, что

Есенина она сама приглашает. В действительности, конечно, было иначе: это чтение

устроили Есенину лица, с которыми он был так или иначе связан, и которые были близки

к императрице... Есенин довольно наивным приемом пытается отвести мысль читателя от

этих царско-сельских кружков: он, как-то вскользь, бросает фразу о том, что жил в

Царском "недалеко от Разумника- Иванова". Жил-то недалеко, но общался далеко не с

одним Разумником- Ивановым.

Далее Есенин пишет: "Революция застала меня на фронте, в одном из

дисциплинарных батальонов, куда угодил за то, что отказался написать стихи в честь

царя". Это уж решительно ни на что не похоже. Во-первых, вряд ли можно было угодить в

дисциплинарный батальон за отказ написать стихи в честь царя: к счастью или к

несчастью, писанию или неписанию стихов в честь Николая II не придавали такого

значения. Во-вторых, же (и это главное) — трудно понять, почему Есенин считал

невозможным писать стихи в честь царя, но не только читал стихи царице, а и посвящал

их ей.

Вот об этом последнем факте он тоже умолчал. Между тем, летом 1918 г. один

московский издатель, библиофил и любитель книжных редкостей, предлагал мне купить у

него или выменять раздобытый окольными путями корректурный оттиск второй

есенинской книги "Голубень".

Книга эта вышла уже после февральской революции, но в урезанном виде.

Набиралась же она еще в 1916 году, и полная корректура содержала целый цикл стихов,

посвященных императрице. Не знаю, был ли в конце 1916 — в начале 1917 г.г. Есенин на

фронте, но несомненно, что получить разрешение на посвящение стихов императрице

было весьма трудно — и уж во всяком случае, разрешение не могло быть дано солдату

дисциплинарного батальона.

Один из советских биографов Есенина, некто Георгий Устинов, по-видимому

хорошо знавший Есенина, историю о дисциплинарном батальоне рассказывает, хоть и

очень темно и, видимо, тоже не слишком правдиво, но все же как будто ближе к истине.

Отметив, что литературное рождение Есенина было "в грозе и буре патриотизма", и что

оно пришлось ,,кстати" для "общества распутинской складки", Устинов рассказывает, как

во время войны Есенин по заказу каких-то кутящих офицеров принужден был писать

какие-то стихи.

О том, что дело шло о стихах в честь государя, Устинов умалчивает, а затем

прибавляет, что когда ,,юноша - поэт взбунтовался, ему была указана прямая дорога в

дисциплинарный батальон". Это значит, конечно, что за какой то "бунт", может быть под