Небо в кармане

Разбегаемся! Был все время наготове, думал, ветерок помешает взлету, сносить в сторону начнет, но к моей неописуемой радости ничего подобного не случилось. Самолетик как шел ровно на разбеге, та и продолжал идти. И никуда не рыскнул, не пришлось педалями шевелить.

Вот уже и на крыло вставать начали, на воздух опереться можно. Потянул ручку на себя, поддернул аппарат, проверил, как он себя поведет. Рано! Не готов он еще взлетать. Разбегаемся дальше.

Еще одна попытка. В этот раз удачно получилось – как раз на неровности подпрыгнули, ну и зависли. Держу, ручку на себя подтягиваю, удержать машину пытаюсь. Нет, рано, не хочет она лететь.

Опять бежим, опять вибрируют колеса, передают на фюзеляж каждую ямку, каждую кочку. Очередной подскок, и снова поддерживаю самолет в воздухе. В этот раз машина не собирается приземляться, пусть неуверенно и неустойчиво, но все-таки держится, держится в потоке! Тарахтит весело моторчик, тянет, тащит самолет вперед, наращивает скоростенку.

А вот и ветер! Налетевшим порывчиком начало плавно сносить вправо, пришлось слегка дать и придержать левую педаль и тут же едва заметно прикрыться правым креном. Чтобы лететь ровно и по прямой.

– Йо-хо-хо! – восторженно орет прямо в ухо отец. И не находит ничего лучше, как в порыве чувств сильно шмякнуть меня ладонью по руке.

А я этой рукой, между прочим, рулю! И скорость маленькая, и в набор высоты еще не успели пойти. Удар! Рука дергается в сторону, вслед за ручкой управления кренится и клюет носом самолет, а земля-то вот она…

Встает косо горизонт и летит прямо в лицо колышущееся волнами зеленое море травы…

Глава 19

Отец вцепился в руку мертвой хваткой, сдавил ее до хруста в кости и замер. Наплывают безудержно зеленые волны, перехватываю ручку управления, хватаю ее левой и тяну влево и на себя. И упираюсь в левую педаль ногой, давлю изо всех сил, вминаю податливую железяку в моторный щит.

Правая законцовка крыла чиркает по траве, но не успевает окончательно нырнуть в зеленую волну, зарыться в волнующемся травяном море. Выдергиваю самолет самым буквальным образом из провала, выравниваю по крену и лезу вверх. Моторчик тарахтит, как ни в чем не бывало, шелестит винт и тащит самолетик вверх, к редким по этому времени суток облакам. Легкое сопротивление травы при касании даже не заметил, но боковым зрением все-таки умудрился зафиксировать зеленые брызги поверх крыла. Сядем, осмотрим…

Набираю метров тридцать и перевожу аппарат в горизонтальный полет. Отпускаю ручку, придерживаю ее коленями и пытаюсь разжать вцепившиеся в мою руку отцовы пальцы. Бесполезно, родительская хватка только усиливается. Поворачиваю голову, а он с ужасом смотрит на свободно ходящую туда-сюда ручку управления и что-то пытается пробормотать побелевшими губами. Но слова словно застряли в его горле и никак не желают выходить наружу. И еще встречный поток этому молчанию очень помогает…

– Я уже руку не чувствую, – наклоняюсь к отцу и кричу ему прямо в ухо. Авось, услышит: – Отпусти, не сжимай так сильно!

Папаня медленно, с видимым усилием поворачивает голову, в обращенных на меня глазах наконец-то просыпается разум, они оживают, из белесых становятся прежними, карими. И розовеют губы…

– Руку отпусти! – кричу еще раз. И, о чудо, отец соображает, пытается разжать пальцы.

К сожалению, ничего у него не получается, ему приходится помогать себе другой рукой. Но и эти усилия не приводят к ожидаемому результату, посводило мышцы. Левой вытаскиваю отвертку из нагрудного кармана и протягиваю отцу:

– Этим попробуй подцепить пальцы и разжать.

Тот ничего не отвечает, только кивает в ответ и перехватывает протянутый инструмент. А я наконец-то немного успокаиваюсь и снова беру управление в левую руку.

Так и летим какое-то время по прямой, в горизонте, без снижения и набора высоты. Пусть отец успокоится и освободит мою руку от своего цепкого захвата.

Еще немного, и моя рука становится свободной. Только вот какая беда, я ее, руку-то, не чувствую совсем. И не то что не чувствую, я пошевелить пальцами не могу. Не получается. Пережал мне отец мышцы и сухожилия.

Отец виновато улыбается, пытается провести какое-то растирание руки, но делает только хуже. Вспыхивает сильная боль. Зато пальцы начинает покалывать, возвращается чувствительность. Дальше – хуже! Каждый удар сердца отзывается в пострадавшей руке болезненным толчком, покалывания переходят в электрические разряды. Выть хочется от этой боли, но терплю. И даже улыбаюсь сквозь выступившие слезы. А отец не успокаивается, натирает и натирает мне руку. До тех пор, пока я не скашиваю глаза на свою многострадальную лапу. А она у меня вся красная от крови!

Испугаться не успел, сначала просто сильно удивился. И тут же сообразил, почему. Отец слишком усердно ковырял свои пальцы отверткой! А теперь пораненной рукой пачкает мою чистую одежку…

Нужно отдать ему должное, пришел он в себя быстро. Увидел мой взгляд, отдернул руку, оторвал рукав и перемотал себе пострадавшую кисть. Подмигнул мне и прокричал:

– Дарья меня теперь на пушечный выстрел к самолету не подпустит!