Не жалею, не зову, не плачу...

«В чем дело, Володя?» — выговорил я сквозь клацание зубов. «Куда мы рыли, ты знаешь?» Я уже догадываюсь, куда-то не туда, какая-то вышла глупость, но как хорошо, что мы с ним в лагере, а не на воле. «Осёл, козёл и косолапый мишка решили строить мост. Все высказались, дошла очередь до осла, и он говорит: а как мы будем строить мост, вдоль или поперёк? Ты меня понял?» Нет. Пока нет. Я понял пока, что Бог есть, и он меня спас. Без молитвы. Что же произошло? Володя влез на моих глазах в подкоп, полез на выход в тайгу, а вернулся совсем другим путем. Галлюцинация, фокус, цирк.

«Куда мы вышли, Володя?» — «Черный ход в столовую знаешь? Куда все придурки ходят?» Я сам туда хожу, когда вызывают пробу снимать в пять утра. Дверь со стороны запретки на том углу корпуса. «Папа-Римский пошел бы утром визу ставить на котловое довольствие и рухнул в наше метро по самый козырёк! Ха-ха!» — «Ох-ха-ха-ха-о-о-ох!» Мы покатились со смеху, изгибаясь на земле в разные стороны, ржали до икоты, до боли в животе, в спине и в затылке. Мы радовались. Где-то в самой-самой глубине утробы мы не хотели бежать, не хотели новой мороки. В нас ликовала свобода. Всё просто — мы сбились с курса и прорыли нору вдоль запретки, а не через нее.

Помню, в трибунале после допроса капитан Козлов позвонил Вете домой: приходите. Он разрешил нам сесть в коридоре на диван, а сам по телефону стал вызывать конвой. Сидели мы с ней рядышком, рука в руке, был уже вечер, трибунал опустел. Рядом было открыто окно. Первый этаж. Перелез — и айда в сторону, куда глаза глядят. Но я не хотел бежать. Я тогда берёг своё будущее, оно только-только проклюнулось. Трибунал вернул меня на место, к самому себе. Я принял тюрьму ради будущей свободы. Конвоя не было долго, Козлов вышел покурить, и я ему сказал, сам дойду до Узбекской номер один, вот моя сопровождающая. Он рассмеялся — без конвоя тюрьма не примет. Была бы картинка: стучу в ворота, ломлюсь в узилище, а они в панике меня отпихивают, гонят взашей, иди, ищи себе конвой.

Так закончился наш подкоп — символически. Сколько ни рой, сколько ни рвись из лагеря, всё равно выйдешь туда же, ибо лагерь у нас — вся страна…

К слову, как я потом узнал. Рыть надо, зажигая свечу, время от времени, или хотя бы спичку, чтобы другой видел, что идем по прямой.

На другой день я начал писать роман, и успокоил себя мечтой. Закончу, пошлю в Кремль. Присудят Сталинскую премию, и тогда… В истории уже был момент, когда правитель признался, что лучше освободить народ сверху, пока он не начал освобождать себя снизу.

26

Я начал писать роман, и сразу всё вокруг вошло в литературную колею — поступил в больницу вор по кличке Пушкин, кладезь лагерного фольклора, за ним вскоре поступил фашист Глаголев, знаток Есенина и его защитник, за что и срок, наконец, из Красноярска я получил отзыв на свои рассказы, такой, что… Но всё по порядку.