Не было бы счастья…

По возвращении загорелый и отдохнувший Олег вовсе не производил впечатление тоскующего в разлуке по любимой. И Галя с горьким отчаянием поняла, что зыбкая её надежда на счастье обрушилась. И опять её женская интуиция не подвела: вдали от неё Олег ощутил, что ему стало с ней элементарно скучно. Эта связь стала напоминать семью, а новой семьи ему не хотелось. Галя показалась слишком тяжеловесной, обыденной, серой. Ну да, она привлекательна как женщина, но есть другие и не менее привлекательные. Скоро он получит развод и даже по документам станет свободен, с чего это вновь повязывать себя по рукам и ногам.

Гуськов, не сдержавшись, расхохотался в открытую. Да он сразу подозревал, что Князев тот ещё ходок, а то строил из себя… Наконец-то понял, что мужику везде малина: ему как медведю по лесу шастать необязательно. Жалковато, конечно, что разводом анкету подпортил, можно кое-какие возможности упустить, но если человеку досталась гулящая жена, что подтвердили свидетели, то ничего не попишешь. Он, Виталик, уж поневоле в курсе. Сам для суда характеристики писал.

К радости Олега, разрыв с Галей произошёл тихо. Он старался подобрать ласковые слова, искренне не хотел ранить. Мямлил, что женщина она добрая и хорошая и непременно найдёт своё счастье. Галина молча плакала и кивала. Она подспудно давно ожидала этого разговора, хотя и боялась его и оттягивала как могла.

Оставшись один, Олег вмиг нашёл себе оправдание: не его вина, что женщина, чем-то во внешности показавшаяся похожей на мать, обманула ожидания. Ведь прояви она Антонину властность и твёрдый характер, разве от такой бы он ушёл? Да выкинь Галя его за дверь, как собака на коврике сидел бы. А эта поплакала и согласилась. Мать никогда бы так не сделала. Представить, что от Тонечки Князевой добровольно отказался мужчина, попросту невозможно.

Наслушавшись советов закадычных подруг, и в придачу от злости и безысходности Лида два последующих заседаний суда пропустила. Вот пусть Князев, скотина такая, прокатается зря. Но хуже она сделала только себе, косвенно дав понять судье и всем остальным, что семью сохранять не спешит. Не пришла — значит всё для себя решила. И Олег получил свидетельство о разводе. Вырикова, едва державшаяся на ногах, орала благим матом. Сволочи, буржуи чёртовы! Гулянку закатили на радостях и жрали за десятерых разные деликатесы, которые Тонька проклятая с работы наворовала! Нинка даже перечисляла различные блюда, как будто ей меню принесли. И каждый кусок, проглоченный бывшими родственничками, словно утащили у неё и дуры дочери. Будто обнесла Князева не своё кафе, а их семью лично. И как только рожи не треснут? И сама Тонька, и сынок бугай, и сестра поганка все морды отъели на нетрудовых доходах. А то, что Генка тощий и бабка ихняя — стручки сморщенные, так видно. Не в коня корм — сожрут и мигом в нужник бегут. Где ж это видано, что при советской власти вновь появилось кулачьё, что изгаляется над трудовым народом как хочешь, а управы на них нет! И суд Князевы подкупили: не могли этого амбала без Лиды развести, а ведь развели же. Пьяный Нинкин ухажер хихикал и подначивал, что облапошили их как пить дать, а всё оттого, что Лидка на передок слаба, а ума скрытничать нету. После слов этих похабных и неуместных Вырикова накинулась не на него, а на мрачно сидевшую за столом дочь. Дура, так ей и надо, только мать осрамила на всю округу. Сама же прощёлкала мужика, а дурная слава досталась матери. Вот пусть теперь убирается на все четыре стороны вместе с пацанкой, неизвестно от кого нагулянной. Лида, принявшая не меньше матери, вскочила и, уперев руки в бока, заорала ещё громче, наступая на Нинку и выкрикивая гадости, брызгая слюной и кривя накрашенные губы. Мать замахнулась худым кулаком, но дочь опередила и ударила первая. Зинка всё это время спокойно сидела на крыльце и пересчитывала мелочь, что вытащила из сумочки сестры. Проснулась Валя и заплакала от испуга. Разъяренная Лида влетела в комнату и сдёрнула её с кроватки.

— Ты ещё чего разоралась? Такая же говнюха, как твой папаша, вот брошу тебя им под дверь и ори там сколько хочешь.

Девочка с перепугу начала визжать ещё громче. Вырикова-старшая вновь сцепилась с дочерью. Звон, грохот, крики и отборная брань заставили соседей включить свет и выглянуть на улицу. Жена киномеханика вцепилась мужу в рукав рубашки и бормотала:

— Димочка, не ходи, Димочка, ну их, порежут ещё спьяну, не ходи, Дима-а-а!

— Да не трясись ты, я только гляну, а то поубивают там другу друга или ребёнка зашибут. Вон как Валька орёт, что я, нелюдь какая, ребёнка жалко.