Не было бы счастья…

Олег с явным удовольствием вернулся на работу: заседание суда оставило неприятный осадок и остаться дома даже на один лишний час не хотелось. Вид плачущей Лиды с подтёками туши вызвал не жалость, а какую-то гадливость. Как он мог жить с ней, ложится в одну постель и тем более обнимать? Ничего не ёкнуло в душе, когда жена кричала о ребёнке. Олег старательно убеждал себя, что девочка не имеет к нему никакого отношения, почему он должен переживать, что она останется без отца? Хватит того, что ему предстоит тратиться на кого-то из своих же бывших друзей. Молодцы, хорошо обули друга, промолчали о будущей супруге словно нарочно. Небось поглумились от души, сидя за свадебным столом и радуясь, что натворили дел, а расплачивается Олег. Может, это месть такая из зависти? Он всегда был чуть впереди ещё с детства и вовсе не из-за своих успехов. Был средним, не плохим, не хорошим, просто более аккуратным и исполнительным. Но Олег родился у Тони Князевой, а это всегда было предметом завистливого восхищения, и больше не у одноклассников, а наверное, их родителей. И хотя Олег не страдал злопамятностью, и окружающие всегда ценили его добродушие и открытость, но то, как с оттенком брезгливости к нему отнеслись после брака с Лидой, он очень хорошо запомнил. Тогда всех закадычных дружков как ветром сдуло. А сейчас тем более, когда повода для зависти прибавилось. И менее удачливым хотя бы на некоторое время принесёт облегчение весть, что при всей своей счастливой налаженной жизни у Олега Князева есть такой провал, что даёт возможность позлорадствовать и почувствовать себя выше, умнее, изворотливей. Да ну их совсем. Оформят развод, и с глаз долой — из сердца вон. А мать с тёткой и даже ушлая бабаня не позволят обсуждать его в открытую. И все сплетни когда-нибудь утихнут, и Олег вновь будет ассоциироваться только с Тоней Князевой да с удачливым везением.

На три летних месяца он действительно устроился в детский лагерь физруком, как и советовал Виталик, но вовсе не в Подмосковье, о чём Гуськом говорил снисходительно как о первой ступеньке карьеры, а именно на юг. И протеже пронырливого Виталия не понадобилось. Семья генерала Васильева обычно всё лето проводила в Судаке, и вдруг заартачился Никитка. Хочу с друзьями в лагерь и всё тут. Все давно без мамы с папой отдыхают, один он как малявка. Отец одобрил Евпаторийский лагерь. Хороший порядок, там ого-ого и кормят отлично, и присмотр, и организация. Но сама генеральша едва не расплакалась: мальчик домашний, вдруг чего случится. Вот если свой человек дополнительно приглядит. «Свой» для них был Олег и товарищу генералу пришлось отказаться от водителя и пользоваться услугами подменных аж два месяца, пока в отпуск сам не уйдёт. Зато Никита будет под надёжной опекой.

Виталик ухмылялся вновь, похлопывал товарища по плечу. Молодец Князев, наконец сам скумекал, как в люди выбиваться, если ещё сообразит приударить аккуратненько за генеральской дочкой, то… Олег насмешливо хмыкал: спасибо, Виталик, уже пытался устроить его личную жизнь, он уж как-нибудь сам разберётся.

Галю такая долгая разлука расстроила до слёз: надо же, три месяца! Это она станет считать дни и зачеркивать в календаре числа, а вот Олег вряд ли. Там наверняка найдутся женщины вожатые или медсестры, да мало ли? Ну говоря откровенно, она опасалась не напрасно. В лагере молодой и симпатичный физрук попользовался успехом. В двух других дружинах спортом занимались мужики, годами сюда приезжавшие, и по возрасту и внешности конкуренцию составить не могли. Соперников едва набралось. Начальник первой дружины, майор Карасёв, радист, Женя Ачмасов, да помощник повара Радик. Когда отряды аккуратным строем вели к огромной танцплощадке, по негласной договоренности все четверо появлялись, намерено припоздав, и держались рядом, словно сказочные богатыри, только коней не хватало. Их появление сразу вносило оживление. Площадка мигом заполнялась, и даже песни звучали самые что ни на есть модные. Олег словно вознаграждал себя за что-то, по его мнению, упущенное из-за дурацкого брака. Кокетливые взгляды девушек приятно тешили самолюбие, поднимали самооценку. Здесь никто не знал, что он сын той самой Антонины. Сейчас нравился исключительно сам Князев. Это ему удавалось вносить смятение в чьи-то юные и не очень юные сердца. Конечно, он держал обещание, данное Никиткиной матери, глаз с парнишки не спускать, но когда трубили отбой, извините, он сам себе хозяин. За три лагерные смены успел прослыть коварным ловеласом, что тоже приятно щекотало самолюбие. А Никите доставался отблеск славы старшего товарища, следовательно, мальчишка внакладе не остался. Родителям писал восторженные письма и раз в неделю бегал звонить домой из кабинета начальника лагеря, а не из общего телефона автомата, к которому вечно стояла длинная очередь.