Называется Жизнь (социологический роман)-Вторая Часть Дилогии

Когда ее уложили на носилки и доставили в эмердженси рум (отделение скорой помощи), казалось, что она попала в тиски монстра, сконцентрированного на поиске страшной болезни, которую непременно найдет и уже не выпустит из своих лап. Медицинский комплекс поражал своей "индустриальностью", выражающейся в изобилии конструкций и всевозможных приборов. Но вскоре она ощутила, что вся холодность беспристрастной аппаратуры, усугубляющаяся масштабом помещений и абсолютной чистотой, словно уравновешивается, нейтрализуется веселостью, неформальным обращением к ней медицинского персонала. И врач, и nurses (медсестры), персонал типа нянечек, санитарок улыбались, шутили, говорили комплименты, что вольно-невольно отвлекало от тяжких размышлений, какие не могут не посетить любого в госпитале.

На всевозможные обследования: анализ крови, рентген, электрокардиограмму, ультразвук, лежание под капельницей — ушло более 6-ти часов. Уже рассвело. На кровати с колесиками ее перевезли в огромную комнату, разделенную шторой на две части, в одной из которых лежала черная женщина. Ингу оставили на этой же кровати в свободной части помещения и сказали, что когда врач подытожит результаты всех обследований, он к ней зайдет и все скажет. Медсестра пояснила, что подлокотники с обеих сторон кровати откидываются при необходимости, и указала, как пользоваться кнопками и пультом, которыми подлокотники снабжены. С их помощью можно кровати придать любую удобную для пациента форму, что позволит поднять и опустить голову, ноги, спину. Нажатием красной кнопки можно вызвать немедленную помощь, а с помощью пульта включать висящий над кроватью телевизор, регулировать мощность звука и выбирать канал. Кровать была снабжена кислородной подушкой и еще какими-то приборами. Инга смотрела на все это и невольно вспоминала выступление на каком-то заседании академика Академии Медицинских наук В.П. Казначеева, который в упрек отечественному здравоохранению говорил, что стоимость советской койки в сравнении с койкой американской отличается в пятьдесят (!) раз. Когда Инга это услышала, она не могла вообразить, как это может быть? Что может быть такого в "койке", чтобы она столько стоила, хотя понимала, конечно, что под словом "койка" подразумевался общий сервис по содержанию больного в больнице. Но все равно в голове не укладывалась такая разница. А сейчас ей уже казалось, что академик даже сократил разницу в стоимости, столь разительно здесь все отличалось от советских больниц.

Инга размышляла над всем этим, чтобы отогнать от себя тягостные мысли. С наступлением утра к черной женщине начали непрерывно валить посетители: дети, внуки, сестры, другие родственники. "Вот оно, счастье, — думала Инга. — Этой женщине одиночество не грозит". А я? Даже не знала, что отвечать на вопросы медсестры при заполнении ею анкеты, кому позвонить в случае чего… Какой ужас… На что потрачена жизнь. Зачем все нужно было — учеба, ученые степени, карьера? Вдруг стало страшно: а вдруг что-то найдут? А вдруг подкрался страшный недуг — немудрено при этих стрессах.

К черной женщине пришел врач и сообщил, что у нее что-то обнаружено (что, Инга не могла разобрать на английском), из-за чего ее оставляют для подготовки к срочной операции, которую сделают к вечеру. Инга не видела, естественно, реакцию женщины за тяжелой шторой, но ей самой стало страшно. А вдруг ей скажут то же и оставят в госпитале? И захотелось убежать, выскочить, вырваться. Та, здоровая жизнь за пределами госпиталя стала казаться несбыточной мечтой. Как же было все замечательно там, когда можно ходить куда хочешь, видеть цветы и солнце. Только бы вырваться, только бы еще хоть немного пожить во здравии. И начать заново, начать с любви к жизни как таковой и ни на какие стрессы ее не расходовать.

Пришел врач — красивый седовласый мужчина, сообщил, что ничего страшного нет. Это было что-то вроде пищевого вируса от какого-то продукта… Врач поинтересовался, какой национальности у нее акцент. Когда Инга пояснила, что русской, он сказал, что у него был коллега русский, "very nice person" (очень приятный человек), который научил его одной хорошей песне. И к Ингиному восторгу он спел на неуклюже зазубренном русском "Эх, дубинушка, ухнем".

ГЛАВА 4.

− Любовь! Вот мы все спорим, спорим, кто кого важней! И уж на сей раз, я думаю, вы спорить не станете. Здесь уж я точно — главная.

− Ну как тебе не стыдно, Душа. Ты провоцируешь скандалы между нами. Постоянно. Ну что тебе задалось постоянно самоутверждаться?