Называется Жизнь (социологический роман)-Вторая Часть Дилогии

− Ну что с тобой стало, Душа! Ну что ты все время споришь и противопоставляешь себя всем.

− Да-да, это верно. Я не считаю справедливым, что Душа постоянно претендует на главенствующую роль во всем. Я считаю, например, что в этой работе основная роль принадлежит мне, Мысли. Ну что бы вы без меня делали. Вы бы просто зашли в тупик. Ну какая творческая работа может обойтись без Мысли? Мысль творит идеи, Мысль с Телом работает над их осуществлением.

− Позвольте мне с вами не согласиться. Вы путаете просто работу и работу творческую. Просто работу вы можете осуществлять и без меня, а творческая работа не только невозможна без меня, но она просто не есть творческая без Души. А вообще я считаю, что и просто работа, и вообще любая работа не есть работа без Души. Это — ремесло, для которого и Мысль не нужна.

− Ну, наконец, Душа, ты признала и мою значимость, ну спасибо!

− Ну хватить вам спорить. Давайте наконец поймем, что никакая работа не может быть работой, если она не выполнена единым союзом: Тела, Мысли и Головы. И не будем больше об этом. Вы как хотите, а я отправляюсь на отдых.

− Ну ладно, Тело, не сердись на нас. Ты отдыхай, а мы еще поработаем. Нам сегодня было, как никогда за последнее время, хорошо с тобой, мы вдохновлены тобой и мы еще воздадим тебе за это вдохновение.

ХХХ

ИНГА открыла наконец эту папку, на которую уже смотреть не могла, так как она постоянно бросалась в глаза и попрекала отсутствием интереса к ней. Истина состоит в том, что творческой работой творческий человек должен заниматься тогда и поскольку, когда и поскольку он не может ею не заниматься. Конечно, этот постулат применим для таких "свободных художников", каким сейчас была Инга. Для основной массы творческих людей их творчество — это еще и "кусок хлеба", ради которого они не могут себе позволить думать, хочется ли, можется ли им заниматься, даже когда нет вдохновения и сил.

У Инги же, погруженной в свои проблемы, неприкаянной и неприспособившейся к жизни на другой стороне планеты, не было никакого стимула что-то делать. Она просто не видела в этом смысла и уже жалела, что позволила Грегори с Ритой всучить ей эту папку.

А с тех пор как вернулась Анюта, она уже жила только семьей дочки. Ездила несколько раз к ним, дочка с семьей приезжала сюда, и Грегори с Ритой с их планами о вовлечении ее в работу над книгой об эмиграции отошли куда-то на задний план настолько, что она уже хотела все это вычеркнуть из жизни.

А тут позвонил три дня назад Грегори и сказал, что им с Ритой нужна эта папка и он прилетит за ней недели через две. Конечно, это только предлог для него. Парень весь извелся, моля о встрече, для которой Инга не находила ни времени, ни вдохновенья, поскольку, даже при всей ясности ее отношений с мужем, угнетала двойная жизнь, необходимость вывертываться, лгать всем вокруг, и прежде всего дочери. При каждой встрече с Грегори ее одолевал страх, что кто-то из знакомых увидит ее в обществе молодого красавца, который даже в общественных местах неприкрыто выражает свою влюбленность и страсть к ней объятиями, поцелуями на улице, в холле гостиницы, в ресторане.

При всей их близости она все же ни разу не переступила черту — пригласить любовника к себе домой во время отъездов Саши. Она бы никогда не смогла использовать свою семейную постель для любви с другим мужчиной, хотя они с мужем уже давно ее не разделяли.

Сам же Грегори никогда не напрашивался к ней в гости, хотя не раз его приезды совпадали с отсутствием Саши в городе, о чем он знал. И это потому, что Инга, эта почти годящаяся ему в матери женщина, стала для него стимулом проявления самых романтических устремлений, демонстрации своих широких материальных возможностей — плода его успеха как профессионала и как личности. Ему нравилось тратить на нее деньги, нравилось обустраивать их встречи в роскошных отелях с заказом в номер потрясающих корзин с цветами, застолий с дорогими винами. Он предлагал отправиться в путешествие, поездить по бывшему СССР, и в первую очередь с заездом в Москву и в Одессу, куда Инга так и не выбралась за все время.

В этом поведении Грегори проявлялось желание постоянно подтверждать, что его намерения в отношении нее, его чувства серьезны и подлинны, в чем, не без основания полагал он, Инга сомневается из-за разницы в возрасте между ними.

Саша же совсем успокоился после того их разговора, и Инга при каждом возвращении от дочки или со свидания с Грегори находила следы пребывания у нее в доме любовницы мужа.

"Все смешалось в доме Облонских…". "Все смешалось в моей семье", — с горечью применила Инга слова Толстого для формулировки ситуации в ее семье.

"Вся моя жизнь превратилась в нераспутываемый клубок лжи. Лжи, связанной с сокрытием перед дочкой и окружающими подлинных отношений с мужем, лжи, связанной с сокрытием перед окружающими отношений с Грегори… А тут еще эта работа… И зачем взялась?"

Благо Саша улетел на две недели. Значит, можно вести свой "совиный" образ жизни, не думая о "режиме дня", который волей-неволей устанавливается в доме, когда Саша на месте.