Называется Жизнь (социологический роман)-Вторая Часть Дилогии

— Так, об Одессе, ну да. Да. Это было давно. Жили бедно, и на день рождения родственники собрали деньги мне на сапожки. Тогда были модны такие коротенькие, китайские. Мы с "мешком" денег, — Рая говорила эмоционально, вдохновенно, энергично жестикулируя руками, — поехали с мамой на толчок. А где еще можно было что-то купить тогда. Ой, это был ужасный, холодный, мокрый, пронизывающий день. Мы крутились с мамой, ничего не могли найти и, совсем замерзнув, уже решили уходить, как вдруг какая-то тетя нам предлагает сапожки, точно такие, как я хотела. Мы посмотрели, все нормально. На подошве иероглифы подтверждают, что они — сапожки китайские. Довольные, купили даже чуть дешевле, чем рассчитывали, и на сэкономленные рубли поехали даже на такси домой. Ведь мы просто околели от холода. Ну что вам сказать. Как я плакала, когда через два дня они разлетелись… Я пошла к дяде Жоре — нашему сапожнику. Я плакала и говорила: как же так, это же китайские! И что вы думаете, что было? Дядя Жора показал мне какой-то штампик и сказал: "Хочешь, я на все твои туфли это поставлю, и будет тебе все китайское".

— Так, у меня был такой же случай, — смеясь, заговорила подтянутая блондинка Алла.

— Так, Аллочка, подожди, — сказал Дима, — давайте выпьем сначала за Одессу, как договорились. Ура, за Одессу!

— Теперь можно? — спросила игриво Алла. — О'кей. Сенк ю (спасибо). Ду ю ремембер (вы помните) эти английские гофрированные платья, которые продавали жены моряков? Этим платьям же сносу не было. Эту гофрировку даже при желании никаким утюгом нельзя было разгладить. Сейчас этого барахла полно всюду. Но тогда нам казалось, что это что-то волшебное. И наши одесситы тоже решили стать волшебниками. (Отовсюду за столами раздались смешки в знак понимания, что имеет в виду Алла). Так вот, наши фокусники научились делать эту гофрировку из простых простыней. Как они это делали, как им удавалось?! Но эти платья были очень похожи на настоящие. Может, потому, что мы плохо разбирались, не знаю. И вот мы с сестрой, "ту стюпед герлз" (две глупые девочки), на толчке купили платье на двоих у одного типа в морской фуражке. И, конечно, при первом жарком дне, когда в автобусе все прилипали друг к другу из-за пота, я вышла и оказалась в мешке из простыни с подтеками облезлой краски и без намека на плиссировку. Вот и вся история. Так выпьем за Одессу, так, Дима?

Официанты между тем сновали вокруг стола, поднося блюда, заменяя тарелки. Но гости так были увлеченным затеей тамады, что, казалось, и сами не замечали, что они ели, надкусывали, выпивали.

— А я всегда вспоминаю наш двор, — не дав перерыва, встала следующая рассказчица, Люба, худощавая шатенка. — Это же не двор был, а дом родной. Нас же соседи воспитывали. В каждом дворе была своя бабушка-полисмен, мимо которой нельзя было пройти с нечищенными туфлями или неглаженными бантами. А предметом шуток в нашем дворе была женщина… Я даже не помню ее имя. Потому что ее все называли тетя Шьюся. Почему? Она больше всех одесситок на свете любила красиво одеваться, хотя все одесситки это любят, как мы знаем. У нее был старый "Зингер", к ней приходила иногда портниха, которая ей все шила, перешивала, и она хвасталась перед соседями, говоря: "Я каждый месяц шьюся". Так ее и прозвали: "тетя Шьюся". Так наши мальчишки однажды… Там был один, мы его называли "художник", потому что он любил рисовать. Вообще был талантливый…

— В Одессе все талантливые, — послышалась реплика.

— Вот именно, — согласилась Люся. — Так вот, он на большом ватмане нарисовал голую женщину с лицом точь-в-точь, как у "тети Шьюси"… Она лежала, как кусок ткани, перекинутая через "Зингер". По обе стороны машинки свисали голова и ноги. А вдоль талии ее как бы ее строчила машинка. — Люба расхохоталась, очевидно, точно воспроизведя в памяти старый рисунок. — И эту картину они повесили на ее двери, с внешней стороны, естественно, и надписали: "Сегодня я шьюся". А "тетя Шьюся" в тот день, как назло, вышла из дома лишь после обеда. И полдня картина висела. Ее квартира находилась недалеко от ворот двора. Потому каждый, кто входил и выходил со двора, ее видел. В общем посмеялись. За Одессу, ура!

— А мы с родителями любили ходить купаться в Аркадию, — тут же встала Майя, сухощавая, ухоженная женщина с высокопрофессиональной прической "каре" красно-каштановых волос. — И вот в одно лето там где-то, может, на даче, жила одна дама. Мы, бедняки, выбирались на море с родителями на этих переполненных трамваях на целый день, с утра до вечера. Ну вы все помните. Это только те, кто жили на дачах, могли себе позволить приходить на пляж несколько раз в день, в удобное время, чтобы не жариться весь день на солнце, как мы, бедняки, которые выбирались туда не чаще раза в неделю. И вот в то лето, когда бы мы ни приехали, уже часам к пяти вечера с двумя детьми к пляжу спускалась очень величественная, красивая женщина. Она подходила к пляжу, как царица, и я уже издали ее замечала. Я была в нее просто влюблена…