Называется Жизнь (социологический роман)-Вторая Часть Дилогии

— Может, вы желаете выпить чашечку кофе прямо здесь? — спросил заботливо Грегори, открыв Инге дверцу машины. — А то сесть за стол еще не скоро придется. Пока мы доедем, пока вы отдохнете с дороги.

— О чем вы говорите, Грегори. Какой стол в такой поздний час. Мне, право, неудобно, что и вы, и Рита вынуждены не спать всю ночь… Поэтому я, пожалуй, выпью горячего кофе, чтобы по приезде отпустить вас на отдых…

— О'кей, — сказал Грегори, — вы садитесь в машину, а я сейчас принесу и вам, и себе, и мы допьем в дороге.

— Замечательная идея, — подхватила Инга затею Грегори и тут же вернулась на свое сиденье.

Через несколько минут он вернулся с двумя одноразовыми, предназначенными для горячих напитков чашками с закрытыми крышками. Одну вручил Инге, другую вставил в специальный держатель для напитков у подлокотника своего сидения и, включив мотор, выехал на хайвэй.

— Грегори, мне чрезвычайно интересно то, что вы рассказывали. Продолжайте, пожалуйста, — сказала Инга, глотнув из отверстия крышки ароматный кофе.

— С удовольствием, — сказал Грегори.

— Грегори, — перебила Инга, нежно, по-матерински похлопав Грегори по плечу, — Грегори, у вас потрясающая память. Такое ощущение, что вы помните все прочитанное наизусть.

— Да, — засмеялся Грегори, — меня Бог действительно наградил редкой памятью. Я и сам удивляюсь порой. Прочту однажды текст и запоминаю почти наизусть все. Могу через много лет после чтения открыть книжку и тут же найти необходимую мне цитату. Да, это мне награда божья за что-то. — Грегори посмотрел на Ингу с нежностью в знак благодарности за то, что нашел в ее лице заинтересованного слушателя и продолжил:

— В истории "Нового журнала" меня среди других потрясла судьба еще одной потрясающей личности, Карповича, который, кстати, с 1945-го вплоть до своей кончины в 1959 году был единоличным редактором журнала. Так вот, этот самый Карпович попал в Америку благодаря пересечению с судьбой другой легендарной личности эмиграции, Бахметьевым, которого я тоже упомянул в связи с письмами Алданова. Кто-то мне подарил книгу известного литератора Марка Поповского "На другой стороне планеты (рассказы о российской эмиграции)". Книга весьма интересная. Меня в этой книге потряс очерк о хранении и развитии Славянско-балтийского отдела Нью-йоркской публичной библиотеки и создании архива русской эмиграции.

Представьте себе, в конце сороковых годов русские эмигранты из России начали усилия по созданию архива. Бывшие царские генералы, министры, писатели ученые, видные общественные деятели бывшей царской России уже уходили из жизни. А ведь они привезли с собой бесценные сокровища: дневники, фотографии, рукописи научных трудов, исторические документы. Их нужно было спасать. Но как? Понятно, что "первая" и "вторая" волны" эмиграции отнюдь не дружили, и не велика, мягко говоря, была дружба между ними и внутри каждой волны. И знаете, Инга Сергеевна, что меня потрясло в этой истории, рассказанной Поповским, что они смогли подняться над тем, что их поставило по разные стороны баррикад. И группа энтузиастов среди них выработала концепцию примирения во имя создания архива русской эмиграции. Очень интересна биография Бориса Бахметьева, чьим именем назван архив. Крупный ученый в области гидравлики, он относится к революционно настроенной интеллигенции. В 1917 году Временным правительством был направлен в Вашингтон в качества посла. И представляете, Инга Сергеевна, как переплетались судьбы этих потрясающих людей. Когда Бахметьев был назначен новым послом в Вашингтоне, он предложил старому другу Михаилу Михайловичу Карповичу стать его личным секретарем. И в середине мая 1917 года они отправились в США…

После революции они в Россию не вернулись. Здесь Карпович занимался переводами, книжной торговлей, чтением лекций в университетах.

Бахметьев в Америке преподавал в университете, потом стал успешным предпринимателем, разбогател. Бахметьев горячо поддержал идею создания архива и дал на осуществление этого проекта собственные деньги. И что интересно, он завещал все проценты с его оставленного после смерти капитала на нужды эмиграции, и в том числе на поддержку архива. Вот такой это был человек. Казалось бы, разбогател, состоялся, пережив все катаклизмы эмиграции. Живи и радуйся. Это как раз из тех, кто выше сытости… Вот, я уже перешел на высокопарность. — Грегори рассмеялся, посмотрел на Ингу и спросил: — Я вас не утомил своими разговорами?

— Нет, что вы, Грегори. Мне это крайне интересно. Это просто новый мир для меня. Я вас с удовольствием слушаю. Вы меня потрясли, и не только тем, что открыли совсем неведомые стороны духовной жизни русскоязычных людей здесь, но тем, что я не предполагала, что человек вашего возраста здесь, в эмиграции, увлекается всем этим.

Грегори улыбнулся и сказал:

— А о том, что делают на этом поприще последние волны эмиграции, можно говорить отдельно. Кое-какие свидетельства вы увидите в моей папке материалов, которые мы собрали с Ритой.