Натиск с Ригеля

Когда Шерман пролезал через дверцу боевой машины, он оглянулся через плечо и увидел далеко в долине черную точку на фоне неба. Самолет? он задумался, и ему вдруг пришло в голову, что, как бы ни была велика его жажда информации, он должен был скрыть свои знания об оружии от лассанов, потому что, если бы в мире были другие живые люди, мог бы наступить день, когда случится битва и взрывчатые вещества были так же новы для лассанов, как луч света для детей человеческих.

После этого началась борьба.

Шерман понял, что он должен постоянно быть настороже, постоянно ему приходилось скрывать знания от зондирующих, настойчивых шлемов разума. Лассанцы, казалось, интересовались только одним предметом: человеческими методами ведения войны, человеческим оружием, человеческой броней, человеческими кораблями. Однажды они принесли ему энциклопедию и, пока он держал ее на коленях, прошлись по каждому слову статей на военную тематику, задавая ему вопросы и устраивая перекрестные допросы. К счастью, это была старая энциклопедия, и он знал о ней так мало, что в большинстве случаев ему удавалось раскрыть свой разум и позволить своим оппонентам увидеть, что в нем нет ничего по этим темам. И все же они не были удовлетворены.

И все же, если он давал информацию, он также получал ее, ибо мало-помалу понимание тонкого материала, который они называли чистым светом, стало частью его умственного понимания…

Однажды, когда он вернулся после долгого сеанса в комнате для допросов, и его решетка со щелчком встала на место позади него, он вздрогнул от веселого, резкого голоса:

– Ну и ну, если это не мой старый приятель Херби. Как поживает мальчик?

Шерман огляделся. В соседней клетке была Марта Лами, она улыбалась и протягивала руку сквозь прутья.

– Ради всего святого! – сказал он и взял протянутую руку. – Как ты сюда попала?

– Как кто-нибудь может куда-нибудь добраться в этом месте? В одном из их патентованных "Фордов".

Они мгновение смотрели друг на друга, слишком обрадованные знакомым лицом, чтобы отпускать обычные банальные замечания. Танцовщица заговорила первой:

– Ну что, они надавали на тебя, большой мальчик? Они пытались выкачать из меня информацию об этой аварии, но все, о чем я думала, это о том, как хорошо будет выглядеть Бродвей со всеми этими огнями, и они мало что из меня вытянули.

– Я скажу, что они допрашивали меня. С тех пор они заставляли меня мыслить каждый день, пытаясь узнать что-нибудь об оружии.

– Оружие? Что за черт! Разве у них нет этого светового луча? С этим они могли бы раздать карты и пики всем пушкам в мире. Подожди минутку, хотя… – Она на мгновение задумалась. – Знаешь, я думаю, они чем-то напуганы до смерти, и я ставлю сто долларов против ящика джина, что знаю, что это такое.

– Да? Рассказывай. Они продолжают допрашивать меня, и я хотел бы знать, для чего все это.

Танцовщица огляделась. В дальнем конце ее клетки был отвлеченный человек-обезьяна, который перебрасывал свой масляный шарик, через коридор другому.

– Иди сюда, – сказала она. – Они не посадили меня рядом с тобой ради забавы, и у них может быть где-то запрятан диктофон.

Шерман послушно подошел к прутьям клетки.

– Они заставили меня работать над созданием этих боевых машин, – прошептала она, – знаете, таких больших блестящих штуковин, за которыми мы прятались в тот день, когда пытались вырваться отсюда. Большую часть времени они были в шлемах связанных с моим, потому что я не знала, как пользоваться их инструментами и машинами, и я поняла многое из того, о чем думал парень, который управлял мной. Он чертовски нервничал из-за чего-то, и я думаю, это было потому, что снаружи были какие-то люди, которые собирались напасть на этих парней.

– Люди, подобные нам? – спросил Шерман.

– Я не знаю. Я не очень хорошо понял, но я думаю, что они обычные люди из плоти и крови. Они пришли и забрали много придурков из комнаты, где я жила на днях, посадили их в одну из новых боевых машин и вывезли их. Они так и не вернулись.

– Ммм, – сказал Шерман, – как ты думаешь, это потому, что они погибли, или потому, что они теперь где-то в другом месте?

– Не знаю. Но что-то происходит.

Если лассаны установили диктофон или какое-то подобное устройство для слежки за ними, в разговоре, который следователь Шермана провел с ним в течение следующего периода, не было никаких признаков этого. Но когда он снова увидел танцовщицу, она молча поманила его к себе и, достав из одного из ящиков книгу, начала выводить на ней буквы ногтем, обмакнутым в смазку.

– Будь осторожен со своими словами, – написала она. – Они знают, о чем мы говорим. Они допрашивали меня.

Он кивнул.

– Ну-с, дружище, – сказал он вслух. – Как вы думаете? Вы когда-нибудь сделаете из этих лассанов танцоров?

Она хихикнула, оценив это замечание для их невидимых слушателей.

– Я скажу, что не получится. Они слишком медленно нажимают на свои кнопки. Лучше сидеть тихо и сосать эту зеленую липкую массу, чем что-либо делать. Эх! Что бы я отдала за хорошую музыку.

– Если бы у меня сейчас была шарманка… – сказал Шерман. – У нас есть обезьянка.