Наследник древней силы 4. Вражда

На самом деле, никто прямо не утверждал, что Святослав жив, просто прежде это не отрицалось. А сейчас мы решили сказать, что он погиб. В Новгороде понимали, что Голицыны будут настаивать на его освобождении, в то время как наша аристократия не жаждала его крови. Кто-то должен был ответить за убийство семьи Ростислава Борецкого, но Голицыны находились в недосягаемости, а Святослав — у нас в руках. Поэтому сейчас мы почти не врали: Святослав — в любом случае не жилец.

— Мы такое не утверждали, — напомнил Вельский. — Святослав Борецкий был обвинён в убийстве семьи своего брата и объявлен в розыск, но в ходе задержания оказал сопротивление и был убит. Тело передано его роду.

— Так… — проговорил воевода. — Интересно у вас получается. Тогда следующий вопрос. Если новгородцы попрали закон и учинили кровную месть, что вас остановит? Откуда нам знать, что вы не пойдёте дальше и что нам не надо опасаться вас? Для того и существует закон, чтобы нормализовать подобные акты. Но если вы отказались жить по единым правилам, как можно оставить вас под одной с нами крышей?

— Поэтому я и говорю, что обе стороны должны отказаться от своих претензий, — повторил я. — Только тогда возможен мир.

— А каковы гарантии? Честное слово?

— У меня такой же вопрос. Пока я вижу, что на нашей земле вы творите произвол. Похоже, придётся и правда дать друг дугу честное слово. В конце концов, всем мы — люди знатные, и слово наше стоит дорого.

— Ваши обвинения беспочвенны. Законность — вот основа, на которой держится Союз, — Светлов включил заезженную пластинку. — Попирание закона неприемлемо.

В некоторой степени он был прав. Княжества скреплялись в составе Союза общим законом и общими принципами сосуществования — так утверждала официально декларируемая позиция. А поскольку канцлер являлся гарантом закона, то он фактически и решал, кто прав, а кто виноват. Вот только в последнее время канцлеры, что Вельяминов, что Николай Голицын, обслуживали интересы главным образом одного княжества или даже рода, что для нас создавало серьёзные трудности. В нынешней системе координат мы, новгородцы, просто не могли оказаться правыми. Из этого порочного круга не было выхода.

Три часа продолжались переговоры и в итоге завершились ничем. Подвижек не было, но в то же время и об окончательном разрыве никто не сказал. Казалось бы, не так плохо, как могло быть, но когда мы с Вельским летели обратно, я чувствовал разочарование. Переговоры походили на фарс и не имели никакого смысла. Непонятно, зачем канцлер согласился провести их. На что рассчитывал? На то, что мы приползём с повинной, слёзно покаемся и предадим себя на «справедливый» общесоюзный суд, контролируемый Голицыными? Если канцлер реально так считал, он был человеком небольшого ума.

Суд над Святославом Борецким состоялся на следующей неделе во вторник. Решили не тянуть и расправиться с ним как можно скорее. Для рассмотрения дела собрались в зале заседаний княжеской думы — большом круглом помещении в форме амфитеатра. Присутствовали здесь, как члены думы, так и лица, которые давали показания. В их числе был и я. Максимилиан Белозёрский тоже приехал, но он выступал в качестве арбитра и участия в голосовании не принимал, как и глава думы.

Разбирательство продолжалось почти полдня. Заслушали и мои показания, и показания пленных наёмников, и Веронику с Олей, и других членов семьи Борецких, кому было что сказать. В итоге почти ни у кого не осталось сомнений в виновности Святослава. Он и сам, поняв безвыходность своего положения, сознался в том, что попросил помощи у московских князей и что Николай Голицыны лично обещал поддержать его. Ещё перед Новым Годом они составили план, как отстранить от власти Ростислава Борецкого, который, как считалось, инициировал убийство собственного отца, а так же разжигал сепаратистские настроения. Голицын якобы обещал схватить меня и Ростислава и предать справедливому суду.

Святослав до конца стоял на том, что не знал, каким способом канцлер расправится с Ростиславом. Теперь он всю вину валил на Голицыных и убеждал собравшихся в том, что канцлер хитростью и обманом втёрлись к нему в доверие, а сам Святослав был против творимых им бесчинств, но не мог ничего с этим сделать.

Выглядели его слова правдоподобно, вот только показания членов семейства Борецких говорили о том, что Святослав всё прекрасно знал и не возражал против присутствия московских наёмников на новгородской земле, как не возражал против творимых ими бесчинств и даже убийства собственных дружинников, которые сопротивлялись этому.

Не знаю, поверил ли кто-то Святославу или нет, но из шестидесяти с лишним заседателей против казни проголосовали лишь одиннадцать человек, которые не посчитали его вину доказанной или достаточной для столь жёстких мер. Однако большинство жаждало отмщения, и судьба неудавшегося великого князя решилась быстро.