Нас больше нет

– Ты перегнула палку. С Егором стоило бы обойтись помягче. Неудивительно, что у него не выдержало сердце, когда узнал такое, – сказала она, но, кажется, не осуждала. – Впрочем, не надо при Женьке. Это женские разговоры, парень и так много вынес за сегодняшний день.

– Ты не покажешь ему? – настороженно спросила ее собеседница.

– Сегодня? – Марина вздрогнула.

– Тебе жалко паршивца? Он спутал нам все карты своим побегом, такой же самонадеянный дурак, как и его папаша! – излишне резко воскликнула Светлана. Только сейчас стало ясно, как она ненавидела Егора все эти годы. Гениальная актриса, она ни словом, ни взглядом не выдала себя, сохраняя лицо в любой ситуации. Алексеева уважала ее. Не одобряла, не разделяла ее излишней преданности полковнику, но уважала. На войне, как известно, все средства хороши. Она сама была ничем не лучше Светы, предавала, отчаянно лгала во имя той же самой цели. Выживания.

– Падшие женщины! Обе! – выкрикнул Евгений, бледный от ярости. Его глаза почернели – злые, отчаянные.

Марина обернулась к нему, и юноша осекся.

– Тебе слова не давали!

Светлана поднялась и исчезла за дверью.

– Доигрался? – устало спросила женщина, оставшись с пленником наедине. – Я предупреждала тебя, я просила, чтобы ты вел себя тихо? Просила помолчать?

– Ты… вы… обе… отец…

– Женя, послушай меня, – она села на пол рядом с ним. – Тебе больно, страшно, ты узнал такое, что и злейшему врагу не пожелаешь. Ты не сможешь никому помочь. Положение опасное, нужно вести себя как можно тише, не провоцировать Рябушева, по крайней мере, в ближайшие несколько дней. Здесь творятся страшные вещи, но я согласилась стать их частью. Не дай полковнику вовлечь тебя в свои эксперименты. Прошу тебя, умоляю, спрячь свои чувства как можно глубже, соглашайся на все, что прикажет Андрей. Тебе нужно выжить и идти дальше. Наедине со мной – плачь, кричи, задавай любые вопросы, какие только придут в голову, я отвечу тебе на них, обещаю. Но при людях – ни слова. Что бы ни происходило, что бы ты ни увидел.

– Я сплю, мне снятся кошмары… Такого не может быть, это неправда… – пленник уставился в одну точку и замер, не в силах справиться с потрясением.

– Тебе нужно отдохнуть, поспать хотя бы немного.

– Отец ненавидел маму и меня, – побелевшими губами выговаривал юноша. – Не может быть. Пусть это все окажется сном, пожалуйста, я хочу проснуться. Света предала всех нас. Ты предала всех нас. Рыбаков предал всех нас. Кому можно верить? Никому больше.

– Послушай… – начала Марина, протягивая руку.

– Не прикасайся ко мне! Я ненавижу тебя, ненавижу! – крикнул Женя, задергался, заметался.

Он не чувствовал боли, ослепленный бессильной, бесконечной яростью и обидой, кричал, срывая голос до хрипа, проклинал ее, себя, весь мир. Пленник пришел в себя спустя несколько минут, закашлялся и понял, что его лицо – мокрое от слез. Алексеевой в кабинете уже не было, у двери равнодушно стоял часовой, ожидая, пока парень успокоится.

– Угомонился? – с видимым недовольством спросил он. – Повезло тебе, что Марина Александровна за тебя вступилась, полковник за такие концерты в карцер отправляет.

– Что тут происходит?! – хотел крикнуть юноша, но смог лишь сдавленно прошептать.

– У меня приказ отвести тебя в камеру, а не отвечать на вопросы, – заявил солдат, расстегивая на нем наручники.

– Ну и пошел ты тогда, – выругался Женя. Конвоир промолчал, заломил ему руки за спину и вывел в коридор.

«Зря она оставила меня в живых, – с затаенной злобой думал пленник, в унизительной полусогнутой позе шагая по коридору, подгоняемый часовым. – Я отомщу. Всем!»

* * *

Марине каждую ночь снился ее разговор с полковником. Женщина просыпалась в панике и долго смотрела в потолок, успокаивая сердцебиение. В такие сумрачные предутренние моменты она понимала, что чувствует Женя, на которого обрушилось страшное откровение. Каких-то две недели назад Рябушев заставил ее понять, что все двадцать лет ее жизни в Раменках замначальника бункера Алексеева и все ее подопечные были частью страшного эксперимента, не завершившегося до сих пор. Но Марина жестокую правду приняла. А парень не желал. Женщине думалось, что Коровин-младший слишком похож на нее саму в молодости, и ему тоже понадобится бесконечно долгое время тяжких тайн и принятых решений, чтобы смириться и не удивляться больше ничему.

Две недели назад

Марина сидела в кабинете полковника и пила чай из граненого стеклянного стакана. Довоенный, настоящий чай из черной крупной заварки. Забытый за долгие годы вкус вызывал у нее бесчисленные воспоминания.

Рябушев, вальяжно устроившийся в кресле, заговорил первым.

– Признаться, удивлен. Я был уверен, что вы растерзаете мальчишку. Эксперимент слишком затянулся, мы все думали, что он обречен на провал, однако вы сумели вернуться и стать человеком. Если бы сейчас существовал Нобелевский комитет, нам бы, несомненно, выписали премию.

Женщина подняла голову.

– Вы ожидаете от меня благодарности? – грустно спросила она.