Нас больше нет

– Вам некуда идти. Я могу предложить вам больше, чем свободу. Должность моей советницы и помощницы, участие в экспериментах. Вы сможете сделать для выживших больше, чем кто-либо другой. Вам не страшна радиация на поверхности, в отличие от всех нас. И еще. Если нам удастся поймать в Москве кого-то из ваших бывших воспитанников, возможно, мы сумеем еще раз повторить наш опыт реверсии.

– Не сможете. Они – мутанты с детства, наследственные, пластохинон только сдерживал их. А из старших изменилась только я, остальные погибли. Да и… даже если бы такое было возможно, я сделала бы все, чтобы не позволить вам этого.

– Отчего же? – удивился полковник.

– Мои дети – хозяева нового мира, им не нужно прятаться по подземельям и тяжко добывать пропитание. Вырвать их из комфортной среды, причинять невыносимую боль ради возвращения – к чему? Обратно к мучительной жизни без солнца, постоянному страху и голоду? Нет, это немыслимая жестокость. Пусть выживают люди, грызут зубами землю, копаются в темноте, как кроты, пытаясь украсть у природы еще несколько лет беспросветного существования. А я не желаю моим воспитанникам этой судьбы. Как не желала себе.

– Жестоко… – протянул Рябушев. – Про ваших детей – я погорячился, Гена тоже считает, что едва ли реверсия возможна в их случае. Но вы не ответили, куда вы направитесь, если я отпущу вас.

– Куда угодно. В свою квартиру, в конце концов, раз уж мне не страшна поверхность, – запальчиво бросила женщина.

– Будете жить одна в разрушенном городе, скатитесь в первобытное состояние охоты и собирательства, сойдете с ума без социума и быстро погибнете. Плачевный исход, не правда ли? Я предлагаю вам куда больше. И еще: вы не пленница, не смотрите на меня волком, не стоит меня ненавидеть. Мы все питаем к вам искреннее расположение и желаем добра. Считайте, что я прошу вас о помощи, – неожиданно мягко заметил полковник.

В глазах Марины мелькнуло сомнение. «Что я теряю? Он прав, мне некуда идти. В мытищинские бункеры? Какой смысл менять одно на другое, лучше уж остаться здесь и послужить на благо выжившим, чем стать чужачкой где-то в другом месте. В метро? Нет уж, задыхаться от вони и жрать грибы, грызться за ресурсы – оно того не стоит. Куда еще? Идти, куда глаза глядят, бродить по свету? В одиночестве далеко не уйду. Да, радиация мне не страшна, но я не всесильна, и с тварями поверхности мне не справиться, меня растерзает первая же встречная крылатая бестия, стоит лишь выйти из города. Возможно, то, что предлагает мне Рябушев, – не самый плохой вариант. В конце концов, я столько лет служила делу выживания, что теперь бросить все на половине пути, когда мы стоим на пороге такого открытия – это просто предательство самой себя. Как поступить? История повторяется вновь. Марина Алексеева, помощница начальника бункера. Это какая-то жестокая судьба, я бегу от нее изо всех сил, но она настигает меня и заставляет покориться. Нечего терять…» – в голове блуждали тяжелые мысли, разум искал выход, перебирая сотни вариантов, но в глубине души женщина уже приняла решение. Осталось набраться смелости высказать это вслух хотя бы самой себе. Вдруг ее кольнула страшная мысль.

– Что будет с моим сокамерником? – тревожно спросила Марина, предчувствуя ответ, который придется ей очень не по нраву.

– Он приговорен к смерти. Шпионы из моего бункера живыми не выходят, увы. Уничтожать ценный материал глупо, я отдам его в лаборатории Геннадия, ему как раз нужно несколько смертников для одного эксперимента, – безразлично ответил полковник. Его лицо вдруг приобрело пугающее выражение равнодушия. Он воспринимал чужих как генетический материал для экспериментов, но не как живых людей. И это было страшно. Марина вздрогнула, пораженная внезапной метаморфозой.

– Вы этого не сделаете, – тихо сказала она. Ей вдруг показалось крайне важным спасти Женю от ужасной смерти.

– Отчего же? Столько лет делал, а сейчас вдруг передумаю? – насмешливо спросил Рябушев.

– Я остаюсь. Но у меня есть условие – мальчишка останется в живых, – поспешно проговорила Алексеева.

Андрей Сергеевич в удивлении приподнял бровь.

– Вот уж не думал, что вы так сентиментальны, – протянул он. – Признаться, я разочарован. Мне казалось, вы куда более жесткий человек. По крайней мере, из вашего дневника можно было сделать вывод, что вы готовы пожертвовать чем и кем угодно ради общего блага и дела выживания.

– Прекратите, – женщина устало поморщилась. – Я не играю в ваши игры, да и не девочка уже, чтобы пытаться взять меня на «слабо». Вы сами поступаете точно так же. Свои – привилегированная каста, за их жизни можно отдать что угодно. Чужие – вас не интересует, что будет с ними дальше, они всего лишь средство получения желаемого. Скажете, я не права? Бросьте, мы с вами одинаковые, глядя на вас, я вижу себя в бункере. Так что давайте начистоту: у меня есть свои причины спасти парня из ваших лап. Считайте, что его жизнь – цена моей помощи вашему убежищу. Как минимум, подло – убить человека, который столько времени, пусть и по принуждению, помогал в ходе исследований.