Наконец ей удалось оттянуть курок, совсем как учил капитан Робертс. Раздался двойной щелчок. Кокчик называл это «двухфунтовым звуком». Когда она спросила почему, он объяснил: «Потому, что если человек услышит такое в темноте, он тут же теряет два фунта… весу!»
Поулгрейв, во всяком случае, сразу притих.
– Я
Скрючившись и пытаясь так бежать, прикрывая рукой сломанный нос, истекая соплями и кровью и, уж конечно, не оглядываясь, Поулгрейв умчался в зарево заката, словно краб, что пытается, спасая свою жизнь, скрыться в полосе прибоя.
Дафна села, по-прежнему держа перед собой пистолет и ожидая, пока хижина перестанет вращаться.
Она посмотрела на молчаливого Фокслипа, который так и не пошевелился.
– Зачем ты был такой… дурак? – спросила она, потыкав его пистолетом. – Зачем убил старика, который грозил тебе палкой? Ты стреляешь в людей, не раздумывая, и сам же называешь
Она прервала монолог, чтобы вытошнить пиво, а заодно, судя по ощущениям, и все, что она съела за последний год.
– А ведь вечер мог быть таким прекрасным, – сказала она. – Ты знаешь, что собой представляет этот остров? Хотя бы догадываешься? Конечно, нет, потому что ты дурак! И покойник! А я – убийца!
Она разразилась слезами, большущими, безудержными, и принялась спорить сама с собой.
«Но послушай, они же мятежники! Если бы их судили, их бы приговорили к вешанию!»
(Не к вешанию, а к повешению. Но для этого и нужны суды – чтобы одни люди не убивали других только потому, что те, по их мнению, заслуживают смерти. В суде есть судья и присяжные, и если обвиняемого находят виновным, его вешает палач, аккуратно и в соответствии с процедурой. Палач сначала преспокойно позавтракает и, может быть, прочитает молитву. Он будет вешать приговоренных спокойно, без гнева, потому что в этот момент он представляет собой закон. Так это устроено.)
«Но все
(Верно. Значит,
«Как они могли решить? Они ведь не знали того, что знаю я! А ты знаешь, что это за люди! У них было четыре пистолета! Если бы я не убрала их с дороги, они бы перестреляли других людей! Они говорили о захвате острова!»
(Да. Но все равно то, что ты сделала, было убийством.)
«А что же тогда палач? Он тоже убийца?»
(Нет, потому что так провозгласило большинство людей. Для этого и существует зал суда. Там вершится закон.)
«И тогда все становится правильно? А разве Бог не сказал «не убий»?»
(Да. Но потом все сильно запуталось.)
В дверном проеме что-то зашевелилось, и рука Дафны подняла пистолет. Затем мозг велел руке опустить его.
– Хорошо, – сказал Мау. – Я не хочу, чтобы в меня стреляли второй раз. Помнишь?
Слезы потекли снова.
– Прости меня. Я тогда думала, что ты… что ты дикарь, – кое-как выговорила Дафна.
– Что такое дикарь?
Она показала пистолетом на Фокслипа.
– Что-то вроде него.
– Он умер.
– Мне очень жаль. Он непременно хотел выпить свое пиво.
– Мы видели другого, он бежал к нижнему лесу. Он был в крови и хрюкал, как больная свинья.
– Потому что он не захотел пить пиво! – провыла Дафна. – Прости меня… я привела сюда Локаху…
Мау сверкнул глазами.
– Нет, это они его привели, а ты отослала его прочь с полным желудком, – сказал он.
– Приплывут другие! Они говорили об этом, – выдавила из себя Дафна.
Мау ничего не сказал, только обнял ее за плечи.
– Я хочу, чтобы завтра устроили суд, – сказала она.
– Что такое суд? – спросил Мау.