Народ, или Когда-то мы были дельфинами

Миссис Бурбур подождала, убедилась, что Дафна спит, разжала руку и посмотрела на серебристую рыбку, которую она выудила из волос девочки. Рыбка извивалась на ладони.

Тогда старушка проглотила ее. Всего лишь рыба из сна, но такие вещи полезны для души.

Дафна проснулась, когда первые лучи зари красили небо в розовый цвет. У Дафны болели даже те мышцы, о существовании которых она раньше и не подозревала. Как же супружеские пары справляются? Загадка.

Мау тихонечко храпел и даже не пошевелился.

Как помочь такому человеку? Он хочет быть везде и делать все сразу. Он наверняка опять попытается делать больше положенного, снова перетрудится, и Дафне опять придется его выручать. Она вздохнула. Этот вздох был старше ее самой: ее отец, конечно, был точно такой же. Он работал ночами, заполняя вализы дипкурьеров министерства иностранных дел, и при нем круглосуточно дежурил лакей, чтобы в любой момент подать кофе и сэндвичи с жареной уткой. Горничные не удивлялись, если по утрам заставали хозяина на рабочем месте; он спал, уронив голову на карту Нижней Сидонии.

Бабушка любила ехидно заметить: «Надо полагать, у его величества нету других министров?» Но теперь Дафна понимала. Отец, как и Мау, пытался заполнить дыру в душе работой, чтобы оттуда не хлынули воспоминания.

Сейчас она была рада, что рядом никого нет. Кроме храпа Мау и миссис Бурбур не слышно было ни звука, только ветер и грохот волн, бьющихся о риф. Но на острове это сходило за тишину.

– Покажи нам панталончики! – донеслось снаружи.

О да, и этот несчастный попугай. Он порой по-настоящему действовал на нервы. Иногда он пропадал целыми днями, потому что глубоко, с воодушевлением возненавидел птиц-дедушек и с огромным удовольствием делал им гадости при каждом удобном случае. А потом, стоило улучить момент тишины и… чего-нибудь похожего на духовное единение с Вселенной… эта мерзкая птица обязательно сваливалась на голову, вопя: «Покажи нам… невыразимые!»

Она вздохнула. Временами Вселенной явно недоставало порядка.

Дафна прислушалась и поняла, что птица улетела на гору.

«Так, – подумала она, – начнем с главного». Поэтому сначала подошла к очагу и поставила на медленный огонь, чтобы едва кипело, кусок солонины в горшке. Добавила кое-каких кореньев, про которые Кале говорила, что их можно есть, и половинку очень маленького стручка красного перца. Только половинку: они были такие жгучие, что целый стручок когда-то страшно обжег ей рот. А вот миссис Бурбур ела их сырыми.

Кстати, она задолжала старухе целую гору пережеванного мяса.

А теперь настала пора большого испытания. Нельзя пускать вещи на самотек. Если Дафна собирается быть женщиной, которая обладает силой, она должна владеть и ситуацией. Нельзя вечно оставаться девчонкой-призраком, которую внешние обстоятельства швыряют как хотят.

Так. Стать на колени? Здесь, кажется, это не принято, но ей не хотелось показаться невежливой, даже если действительно окажется, что она разговаривает сама с собой.

Руки сложить вместе. Глаза закрыть? Так легко что-нибудь напутать…

Голос зазвучал сразу же – она даже не успела подумать, с чего начать.

«Ты не вложила копье в руку Мигаю», – сказал ее собственный голос в ее собственной голове.

«О ужас, – подумала она. – Кто бы это ни был, он знает, что я до сих пор про себя зову того мальчика Мигаем».

– Вы какой-нибудь языческий бог? – спросила она. – Я много думала об этом, и, ну, боги беседуют с людьми, а насколько я понимаю, здесь довольно много богов. Я просто хотела спросить, не разразят ли меня гром и молния, потому что я этого очень не люблю. А может быть, я просто сошла с ума и слышу голоса. Правда, это соображение я отвергла, потому что сумасшедшие обычно не задумываются, не сумасшедшие ли они. Поэтому если человек думает, не сумасшедший ли он, значит, он точно не сумасшедший. Я просто хотела бы знать, с кем я разговариваю, если вы, конечно, не возражаете.

И стала ждать.

– Э… я прошу прощения, что назвала вас языческим, – добавила она.

Ответа по-прежнему не было. Она не знала, следует ли ей испытывать облегчение, и решила вместо этого слегка обидеться.

Она кашлянула.

– Ну и ладно, – сказала она, вставая. – Я сделала все, что могла. Извините, что отняла у вас время.

Она двинулась к выходу из хижины.

– Мы брали новорожденного и давали ему в ручку копье, – сказал голос. – Чтобы он вырос великим воином и убил много детей других женщин. Мы сами это делали. Так нам велел род, так велели жрецы и боги. И вот явилась ты, не знающая наших обычаев. И первое, что ощутил младенец, было материнское тепло, первое, что он услышал, – твоя песня о звездах!

Насколько глубоко она влипла?

– Послушайте, я прошу прощения, что песня про звезду была не к месту… – начала она.

– Это хорошая песня для ребенка, – сказал голос. – В ней есть вопрос.

Еще страннее и непонятнее.

– Так я плохо поступила или нет?

– Почему ты нас слышишь? Нас уносит ветром, наши голоса едва различимы, но ты, брючница, услышала наше мучительное молчание! Как?