Напролом

Я поблагодарил его и повесил трубку. Потом подумал, вышел из гостиницы, дошел до ближайшего метро и позвонил Сэму Леггату в «Знамя» из автомата.

На этот раз ждать мне не пришлось. Я сразу услышал в трубке его голос, резкий и решительный.

— Наши юристы говорят, что ваши вчерашние действия пахнут шантажом.

— То, чем занимались ваши репортеры в доме моего зятя, пахнет тюремным заключением.

— Наши юристы говорят, что если у вашего зятя есть претензии, которые он считает нужным разрешать по суду, пусть его юристы свяжутся с нашими юристами.

— Ага, — сказал я. — И сколько же времени это займет?

— Наши юристы считают, что никакой компенсации выплачивать не следует. Вся информация, содержавшаяся в заметках, в основе своей была правдивой.

— Опровержение печатается?

— Еще нет. Наша газета печатается позднее.

— Но вы намерены его напечатать?

Он умолк. Пауза слишком затянулась.

— Сегодня кто-то обыскал мой коттедж, кто-то другой взломал мою машину, двое людей напали на меня с ножами, и еще кто-то пытался всучить мне три тысячи фунтов, положив их на мой банковский счет. Вы об этом знали?

Снова молчание.

— Я расскажу об этом подслушивании всем, кого знаю, — сказал я. — Вот прямо сейчас и начну.

— Где вы? — спросил он.

— На том конце провода.

— Подождите! — сказал он. — Вы мне не перезвоните?

— Когда?

— Минут через пятнадцать.

— Ладно.

Я повесил трубку и постоял, барабаня пальцами по стенке кабины и размышляя, есть ли в «Знамени» специальная аппаратура, позволяющая определить, откуда я звонил, или у меня опять фантазия разыгралась.

«Нет, — подумал я, — я не могу себе позволить еще одной драки». Я вышел из метро, минут десять побродил по улицам, потом зашел в паб и позвонил в «Знамя» оттуда. Моего звонка опять ждали: коммутатор соединил нас немедленно.

Когда Сэм Леггат сказал: «Да?», я услышал на заднем плане громкие голоса.

— Это Филдинг, — сказал я.

— Рановато вы.

Голоса на заднем плане внезапно умолкли.

— Ваше решение? — спросил я.

— Мы хотим с вами поговорить.

— Говорите.

— Нет. Здесь, у меня в кабинете.

Я ответил не сразу, и он резко окликнул меня:

— Эй, вы слушаете?

— Слушаю, — сказал я. — Когда печатается ваша газета?

— Первый выпуск — в шесть тридцать, чтобы поспеть к поездам, идущим на запад. Можем придержать до семи. Но это предел.

Я посмотрел на часы. Четырнадцать минут седьмого. С моей точки зрения, что-то обсуждать было уже поздно.

— Послушайте, — сказал я, — ну почему бы вам не напечатать это опровержение и не развезти его? Не такое уж большое дело. Обойдется вам в стоимость бензина до Ньюмаркета и обратно. Я приду к вам в кабинет, когда узнаю, что опровержение печатается.

— А вы поверите мне на слово?

— А вы мне?

Он неохотно ответил:

— Да, я полагаю, вы вернете то, что обещали.

— Верну. Я буду действовать честно. Но и вы должны отплатить мне тем же. Вы причинили серьезный ущерб Бобби Аллардеку и должны хотя бы попытаться исправить то, что натворили.

— Наши юристы говорят, что напечатать опровержение — значит проявить слабость. Они говорят, что мы не можем себе этого позволить.

— Ну нет так нет, — сказал я. — До свидания.

— Нет, Филдинг! Подождите!

— Дураки ваши юристы! — сказал я и повесил трубку.

Я вышел на улицу и растерянно провел рукой по волосам. Все было плохо.

Я проиграл. «Четыре победы! — подумал я. — Это так редко случается!» Мне бы сейчас следовало купаться в шампанском, а не колотиться башкой о кирпичную стенку, которая к тому же еще и дает сдачи. Порезы на ребрах болели. Не обращать на них внимания было уже невозможно.

Я уныло поплелся к очередному автомату и позвонил знакомому хирургу, который работал допоздна.

— А, привет! — жизнерадостно сказал он. — Что это с тобой стряслось так поздно? Надо тайком вправить кости?

— Нет, зашить, — ответил я.

— А-а. А когда тебе на скачки?

— Завтра.

— Ну, забредай!

— Спасибо.

Я взял такси и поехал накладывать швы.

— Это была не подкова, — заметил он, вводя обезболивающее в правый бок. — Это нож.

— Ага.

— Ты в курсе, что там кость торчит?

— Мне не видно.

— Смотри не разорви все это завтра.

— Ну, зашей покрепче.

Он некоторое время трудился, потом похлопал меня по плечу.

— Я поставил швы с растворяющимися нитками, зажимы и еще пластырь, но выдержит ли все это еще четыре победы, понятия не имею.

Я обернулся. Про четыре победы я ничего не говорил.

— В новостях слышал, — пояснил он. Со вторым швом он управился быстрее. Закончив шить, он мимоходом заметил: — Хм, ножом пырнули… Это на тебя не похоже.

— Я тоже так думал.

— Не расскажешь, как это вышло?

Я понял, что ему просто не по себе. Конечно, он всегда готов был мне помочь без лишнего шума, но ему нужно было знать, что я не натворил ничего незаконного.

— Ты хочешь знать, не ввязался ли я в неприятности с букмекерами, организаторами договорных скачек и всем прочим?

— Наверно, да.

— Не ввязался. Честное слово.

Я коротко рассказал ему о проблемах Бобби и увидел, что он сразу успокоился.

— А синяки? — спросил он.

— А это по мне позавчера прошлись несколько лошадей.

Он кивнул — это было дело житейское. Я заплатил ему наличными, и он проводил меня до двери.