Нана и Мохан. После сумерек богов (СИ)

Он усадил её на скамейку неподалёку от пункта проката лошадей, а сам исчез в неизвестном направлении. И вернулся он как-то необычно быстро, через каких-то десять минут с двумя пакетами в руке. И, поставив их на лавку, принялся вытаскивать из них продукты, среди которых совершенно не оказалось ничего мясного: варёные яйца, фрукты, булочки, бутыли с молоком и чаем, баночка со сливочным маслом.

— Мохан, ты вегетарианец? — догадалась Нана.

— Не совсем, — в руках Мохана оказался нож и он разрезал пополам одну из булочек. — Я могу есть молочное и яйца, — но не мясо и рыбу, — он открыл баночку со сливочным маслом. — Потому что молочное и яйца это не трупы умерших животных, — он зацепил ножом сливочное масло и размазал его по поверхности разрезанной булочки.

— Зачем про это думать, что это трупы. Мясо — это вкусно.

— Это вкуснее, — он подал Нане половинку булочки, густо намазанную маслом. — Ты должна это признать. Ты же сама, как сливочное масло!

Нану кольнули неприятные воспоминания. Со сливками и сливочным маслом сравнивали блудниц в гимнах, которые пели в её храмах. Ей это ужасно не нравилось, но ничего нельзя было исправить после того, как Пандемос приложила к этому руку. В голове закрутилось:

Благородная дева стоит на улице…

Дева, блудница, дочерь Инанны…

Дева, дочерь Инанны, стоит у ночлежища…

Масло и сладкие сливки она…

Она поневоле с досадой поморщилась. И надкусила бутерброд с маслом. Масло-то ни в чём не виновато, что глупые смертные жрецы так опорочили его!

Затем снова был автобус дальнего рейса, автовокзал, аэропорт, самолёт. Нана и Мохан снова очень много говорили, но оба избегали подробностей друг о друге. Мохан только поведал ей, что приобрёл землю для плантаций, которую сдаёт в аренду и отстроил дом в другом конце города, а Нана и вовсе уклонялась от вопросов о своих занятиях, о прошлом и о своей семье. Её тревожило, что она ещё не готова рассказать своему любимому правду о себе, потому что не знает, как он отреагирует на неё. Нет, конечно, он не поверит ей, что она — Инанна-Афродита. Он решит, что она издевается над ним или она сумасшедшая. Можно было бы придумать легенду о себе, но это означало завраться, а лгать было особенно тошно тому, кого любишь. А ведь когда-нибудь время и обстоятельства заставят её давать точные ответы Мохану. Только думать об этом не хотелось. Ах, ей бы напиться любви, как измученному жаждой в пустыне, знать, что такое жить и дышать…

Домой она вернулась, когда было за полночь. Она предполагала, что Мохан захочет ночевать у неё, но он снова распрощался с ней и отправился в соседнюю комнату.

Она, не раздеваясь, легла на кровать, свернулась калачиком, материализовала тёплый плед, укрылась им и почти мгновенно забылась крепким сном.

Сон её был крепок, спал и Мохан — богам тоже требовался отдых.

Оба они и не подозревали, что их счастливый день прошёл под пристальным наблюдением матери-Земли.

Она, невидимая, сопровождала их повсюду — в аэропорту, в автобусе, на скачках она летела рядом с их лошадьми, заглядывая в их лица. Она стояла за их спинами, слушая их объяснение в любви, грызла собственные руки и они не замечали, как капли её крови падали на траву. И с мазохистским упорством шла за ними весь обратный путь.

Но вот они распрощались.

И мать-Земля вышла во двор, встав напротив окна Наны, за зарослях сорной травы, где пели сверчки и плели паутины огромные жирные пауки. Она сняла с себя невидимость. Возможно, кто-то в пансионе не спит и даже смотрит в окно. И, не исключено, что увидит, как из ничего, из воздуха вдруг соткалась фигура девушки в плюшевом платье цвета коричневой охры. И будет этот человек завтра говорить о своих странных видениях, а окружающие будут над ним посмеиваться и покручивать пальцем у виска. Но она, эта спящая на кровати среди облупленных стен старого пансиона, всё поймёт. Так надо. Пусть задаёт себе вопросы и разгадывает загадки, а не только тонет в этом сахарном сиропе любви.

Где-то между сорной травы торчали обрубки от розовых кустов, выросших из крови самой Афродиты. Местная беднота по ночам срезала все розы и их распродали где-то на базаре. Но обрубки были всё ещё живы — всё-таки из крови божества, живучи.

Мать Земля приблизилась к каждому обрубку, коснулась их и они обратились в камень. В мрамор. В чёрный мрамор.

Затем она снова встала напротив окон комнаты Наны и почва у неё под ногами начала углубляться вниз, сначала погрузив богиню по пояс, затем по плечи, а после — с головой и тут почва сомкнулась над ней, образовав небольшой круг с вывороченной с корнем сорной травой.

Мать Земля всё глубже и стремительней погружалась в недра собственной планеты.

И вот, когда она опустилась где-то примерно на двадцать километров в глубину, пред ней открылся обширный тоннель. Богиня применила способность видеть в темноте, как при дневном свете и зашагала по каменному полу, эхом отражавшим её тяжёлые шаги.