— Вы уверены, что хотите уступить арабского скакуна мне? — удивилась Нана. — Может, нам поменяться, пока не поздно?
— Ничего, я умею вдохновлять лошадей. Вот увидите, я непременно настигну вас!
Нана только усмехнулась.
Мохан на самом деле настиг её быстрее, чем рассчитывал: наездница придержала коня где-то пройдя незначительно большее расстояние середины круга. Зрители возмущённо загудели, а джигит, обняв наездницу за плечи, коснулся губами её щеки и вытянул из её пальцев платок.
Эрешкигаль, сидевшая в первых рядах, возмущённо хлопнула себя по коленям:
— Вот бесстыжая! Ну, хоть бы какая-то гордость, хоть бы к концу круга притормозила, а то, видите ли, не может сдержать своих чувств, скорей бы целоваться! Опозорила меня.
После этой гонки Нана и Мохан вышли в степь, двигаясь рядом и придерживая за узду коней.
— Благодарю вас, что не стали меня унижать, — проговорил Мохан. — У вас весьма благородное сердце.
— Вы на это рассчитывали — что я придержу своего коня? Поэтому уступили мне арабского скакуна, а себе взяли коня похуже?
— Не только на это. Я же сказал, что умею вдохновлять коней. Просто хотелось узнать для самого себя, как я буду вас целовать: вы придержите своего скакуна или мне придётся вас догонять.
Нана засмеялась:
— Ну, это шутка, что вы смогли бы меня догнать на этом ишаке.
— Нисколько не шутка. Если бы это был на самом деле ишак, а не конь средней силы, я бы и тогда догнал вас. И я могу доказать.
— То есть, предлагаете мне сейчас сесть верхом, поскакать, а вы меня догоните? Но ведь не догоните же.
— Хорошо. Давайте поспорим. Но если вы проиграете спор, я поцелую вас не один раз. Я буду целовать вас столько, сколько захочу и когда захочу.
— А если проиграете вы?
— Тогда вы будете целовать меня.
— То есть, вы предлагаете поменять правила игры, где проигравший джигит получает плетей?
— Как вам будет угодно. Если я проиграю и вы не захотите меня целовать, можете пустить в ход кнут. Но я выиграю, — Мохан улыбнулся.
Нана снова засмеялась и, поставив ногу в стремя, заскочила в седло.
— Догоняйте! — озорно крикнула она и погнала коня с такой быстротой, что ветер подхватил её золотистые косы.
Ей стало весело, как никогда. И мир казался необыкновенно прекрасным: раздольная пёстрая степь, гряда гор вдалеке, покрытых снегами, ярко-голубое небо. Что затеял этот парень? Хочет, чтобы она опять придержала коня? Но теперь она уж с ним поиграет, не так быстро она сделает это.
Она оглянулась, чтобы увидеть, как наездник на «ишаке» отстал от неё больше, чем на километр и чуть не вскрикнула от удивления: их разделяло расстояние даже меньше, чем сто метров. И это расстояние как-то быстро сокращалась. ” — Я недостаточно быстро гоню коня? ” — подумала Нана и пришпорила скакуна. Но тень от коня и джигита, скачущего за ней, стремительно приближалась, был слышен стук копыт и это были копыта не только её жеребца.
Конь Мохана поравнялся с её скакуном через несколько минут, затем обогнал его и джигит схватил скакуна за узду и постепенно остановил его. Удивлению Наны не было предела:
— Но этого не может быть! Тут какая-то хитрость! Ваш конь только с виду неказист, на самом деле это какая-то особая порода, которая резвее даже моего коня!
Мохан засмеялся:
— Думайте, как хотите, — он забрал из рук Наны поводья и принялся привязывать их к своему седлу.
— Что это вы делаете? Зачем?
— Можно подумать, вы не догадываетесь.
— Да как тут догадаться, если вы полны сюрпризов?
— Я был с вами предельно честен, а вы мне не поверили, — он подъехал к сидящей в седле Нане вплотную, протянул к ней руки, обнял за талию и легко, как будто она совсем ничего не весила, пересадил её в своё седло впереди себя. — Теперь платите.
— Вы ведёте себя провокационно… — начала было Нана, но Мохан прижался губами к её губам и она снова едва не потеряла сознание. Древняя богиня вновь превращалась в юную девчонку. Стало невыносимо сладко в каждой клеточке пока ещё бессмертного тела, мозг вновь опьянел, сила воли напрочь отказывалась хоть как-то проявлять себя. Она обмякла на руках мужчины, как тряпичная кукла, тюбетейка сползла ей на правый глаз. Появились шальные мысли, что если сейчас он стащит её с седла, уложит на степную траву и захочет ею овладеть, она даже не сможет противостоять. Затем природная чувственность и любовь к Мохану распалили её настолько, чтобы было впору самой стащить мужчину с седла и лечь в траву…
Когда поцелуй был закончен, она сделала над собой колоссальное усилие, чтобы выпрямиться, поправить тюбетейку и театрально пробормотать:
— Что вы себе позволяете…
— Вы проиграли спор. Я могу целовать вас, сколько захочу. Ведь я тоже рисковал. Если бы я проиграл, то вы были бы вправе пустить в ход кнут.
— Тем не менее, всё это как-то очень странно… Позвольте мне сойти с вашего коня, — промямлила она.