Найди меня в Поднебесье

Сенгиды спикировали вниз. Елена и бохенец бежали, сдирая с себя обрывки загорающейся одежды.

— Прыгайте! — прошипел один из нагов, заметив их. Второй спланировал рядом.

Елена одной рукой вцепились в жесткую шерсть, другой ухватилась за тяжелый пояс нага, в котором с большим трудом узнала веселого Шахигу.

— Держись! — рявкнул страж, одним движением руки посылая сенгида вперед.

На бешеной скорости он налетал то на одного, то на другого неживого. Рядом сквозь гул надвигающегося пожара слышался яростный и веселый смех.

Слышен был голос Арэнкина. Он кричал что-то на незнакомом языке, отдавал команды. И столько исступленной ярости, столько жизни, столько силы было в его голосе, что, казалось, от одного этого призраки должны корчиться в агонии. Стражи отвечали ему смехом и свистом.

Елена зажмурилась, стиснутые пальцы ее онемели от напряжения. Она не смотрела ни вниз, ни по сторонам. Боязнь высоты была ее давним, прочно укоренившимся страхом. И вдруг она почувствовала, как всадник кренится вбок, услышала бешеное проклятие. Шею нага опутали белесые волокна и тянули его вниз. Он схватила нож, ударила по ним и закричала от боли — нож отскочил, едва скользнув, и вылетел из ставших непослушными пальцев.

— Не смей! — прохрипел Шахига, борясь с неживым. — Управляй летуном! Вверх!

Повинуясь инстинкту, Елена сжала жесткие бока сенгида коленями.

— Вверх! — отчаянно крикнула она, и чуть подалась вперед.

Летун стремительно взвился ввысь, и Елена едва не задохнулась свежим живительным воздухом. Наг обрел равновесие, изловчился и достал-таки проклятого неживого своим мечом, содрал плети с шеи. Едва сделав два вдоха, они снова бросились вниз, где шла битва с самой смертью. Но на полпути летун вдруг затормозил и издал жалобный вопль. Его тут же подкрепил страшной руганью наг. Прямо на них летел растерянный и обожженный сенгид. Всадника на его спине не было.

— Это летун Вихо! Где Вихо? — прокричал Шахига.

— Погиб! — раздался неузнаваемый от ярости голос Арэнкина.

— Возьми его летуна! — через плечо бросил наг Елене. — И убирайся отсюда! Здесь не место людям!

Шахига свистнул. Растерянный сенгид подлетел, паря чуть ниже.

— Прыгай! — рявкнул наг и столкнул ее вниз.

Елена приземлилась на спину сенгида, схватилась за шерсть. Летун встрепенулся, еще раз жалобно взвизгнул и полетел вверх, взбивая в белоснежную пену облака.

Елена попробовала направить сенгида в сторону, противоположную всплескам огня — это был единственный ориентир. Но летун шипел и брыкался, не желая принимать на своей спине существо с непонятным запахом. Он еще не осознал потерю хозяина и упрямо кружил над полем боя.

Но бой заканчивался. Наги, один за другим, стремительно поднимались из пожара, который окончательно вступил в свои права. От них вниз летели горящие лоскутья. Стражи улетали, растворяясь в плотном небе. А внизу разбушевалось пламя, оно пожирало стволы, застилало землю сплошным шевелящимся покрывалом.

Последними взлетели Арэнкин и Шахига. Но вдруг Арэнкин развернул летуна и понесся обратно — еще один неживой выткался из огненного тумана.

— Брось его! — заорал вслед Шахига, сдерживая своего сенгида. — Улетаем!

С тем же успехом он мог бы вежливо попросить неживого уйти.

Елена услышала крик, обернулась, движением руки приостановила недовольного летуна. Пальцы свело на шерсти, когда она глянула вниз. Но успела увидеть, как Арэнкин исчезает во всполохах огня, Шахига держит на весу руку, которая, похоже, сломана, и ругается на чем свет стоит. Видно, что он близок к потере сознания. Елена снова направилась было вперед…

…Но тут жуткой непрошеной болью снизу вверх ударило воспоминание о совершенном тысячи лет назад жертвоприношении змей. Огонь внизу бушевал, ревел, метался, выбрасывал вверх жаркие стрелы. И из пламени раздался пронзительный вопль сенгида, полный боли и страха.

Никогда потом она не могла отчетливо вспомнить следующие несколько мгновений. Прижалась к телу летуна и руками, ногами, сознанием устремила его вниз, прямо в сердце пылающего пожара. Сенгид в ужасе закричал, отбиваясь от огня крыльями, и тут из пламени послышался еще более жуткий плач погибающего летуна. Вжавшись лицом в опаленную шерсть, Елена влетела в пламя, в треск обугленных деревьев и вой огня. Теперь сенгид уже сам, ведомый свойственным только животным инстинктом, несся, огибая падающие стволы, сшибая крыльями языки пламени.

Летун Арэнкина бился на земле в собственной пылающей шерсти, не в силах взлететь. Сам наг, видимо, одолел неживого, но и ему досталось не на шутку. Он безуспешно пытался отдышаться. Одежда на его груди наискось разорвана и сплошь залита уже запекшейся кровью, под ней чернела глубокая рана. Бессвязно что-то шипя, наг опирался на свой меч.

Елена хотела окликнуть его, но жар опалил ее губы, и слова сгорели, не вылетев. Протянула руку, дернула нага за плечо. Он ухватился за ее предплечье, за шерсть летуна. Не выпуская меча, подтянулся на спину летуна. Едва почувствовав второго всадника, сенгид взлетел, подхватил огромными когтями, как крючьями, обожженного товарища, и взмыл вверх.