Нагорная проповедь

Сегодня готовность новых людей помогать другим тоже будет совершенно безграничной. Однако они не станут безоговорочно оказывать помощь каждому, кто их попросит, и не будут одалживать всем пожелавшим взять у них взаймы. Ибо это было бы неправильно. Так они только усугубят последствия злоупотреблений и произвола, их же задача – деятельно участвовать в формировании нового человека. Их безграничная щедрость, в точности соответствующая той, на которую указывает Иисус, сдерживается неизменной добросовестностью, которая контролирует надлежащее управление вверенным им имуществом и диктует новый порядок общения с ближним. Согласно этому порядку моим ближним всегда является тот, кому велено обратиться за помощью ко мне, кому в данный момент непостижимым образом указан именно я.

Несомненно, Иисус своими словами намеревался выделить безграничную щедрость и готовность помочь, именно их, и не более. Но в те времена при тогдашних обстоятельствах, в отличие от нынешних, не было особой необходимости указывать на разумные условия, при которых проявляются их качества. Вряд ли зажиточный человек в Иерусалиме получал со всех концов Палестины от совершенно незнакомых ему людей просительные письма. Тот, кого обстоятельства вынуждали просить о помощи, обращался, естественно, к родным, соседям и землякам, которые знали о его затруднениях. Стало быть, личные и доверительные отношения делали любую просьбу по-человечески понятной, и вряд ли кто-то думал, что можно нанести вред человеку бездумным оказанием помощи и одалживанием денег. Сегодня дело обстоит совершенно иначе. Люди обращаются за помощью даже к малознакомым, и они с легкостью оказывают ее, не вникая в обстоятельства того, кто ее принимает. Между тем обстоятельства бывают чрезвычайно запутаны, и к каждой просьбе о помощи следует подходить с величайшей тщательностью. С этим ничего не поделаешь, но если мы проникнемся духом Заповедей блаженства, то в полном соответствии со словами Иисуса безусловно предоставим себя в распоряжение всех нуждающихся в помощи. Это само собой разумеется. Сама по себе готовность помочь в своем изначальном порыве не может сдерживаться никакими обстоятельствами, иначе она будет в лицемерием. Если у дающего взаймы осторожность диктуется маммоной, а не любовью и стремлением помогать другим, то он обманывает самого себя.

Люди нового естества также вряд ли безоговорочно уступят вымогателю и не станут требовать подтверждения в судебном порядке правомочности его притязаний. Как только, к примеру, они узнают, что с каждой новой уступкой они лишь подталкивают кого-то к необузданному завышению его притязаний, более того, даже убеждают его тем самым в их правомерности, то очень может быть, что они, хотя и дадут высказаться суду, затем добровольно отдадут вымогателю вдвое больше того, что оспорили у него судьи. И здесь характер поведения благодетелей окажется различным, в зависимости от обстоятельств. Но в каждом случае в его основе должна быть безграничная предупредительность по отношению к нападкам зла.

Здесь, как, впрочем, и везде, важнее всего, чтобы та же самая внутренняя позиция, свойственная новой нравственности, в конкретных условиях обретала присущий только ей облик, непременно раскрывающий изначальное естество, но позволяющий ему свободно проявляться в существующих обстоятельствах. Внутренняя необходимость, властно действующая во всех проявлениях жизни новых людей, становится их изначальным чувством. Возникает она, однако, из непосредственного живого отношения к конкретной жизненной проблеме, которую надо решать, а поэтому всегда соответствует ей и отличается своеобразием.

То, как новая нравственность, с ее предупредительностью и полной готовностью помочь, откликается на любые посягательства и притязания, отражает лишь внутреннее превосходство нового естества над старым. Новое явно выше старого, как правда выше лжи, могущество – бессилия, жизнь – окостенения, свобода – пристрастности, изначальное чувство – обстоятельного размышления, безусловная необходимость – произвола, строгий стиль – любых варварских затей и образов. Поэтому любые попытки поврежденной человеческой природы извратить новое или ослабить его оказываются несостоятельными. Оно остается беспристрастным, несмотря на соблазны, и верным себе, поскольку зло не находит в нем отклика, а напротив, вызывает добро. Оно по сути неприкасаемо: людей правды не в чем обвинять, ведь любые нападки на них лишь открывают суверенную власть их нового бытия и бессилие любых злых происков.

А поскольку это не просто намерение вести себя каким-то определенным образом, а живая действительность, непроизвольно обнаруживающая себя по мере развития изначального естества, то и новая нравственность везде и во всем – нравственность внутреннего превосходства. Не только по отношению к несправедливости, но и ко всему. Она проявляет себя всеми гранями своего необычного облика.