Надгробные речи. Монодии

Итак, сперва, как я уже сказал, он, словно из изгнания, вернул людям благочестие, одни храмы воздвигая, другие восстановляя, а третьи украшая статуями богов. А кто из храмовых камней понастроил себе домов, те возмещали ущерб деньгами. И можно было видеть, как иные везли обратно похищенные у богов колонны — кто на кораблях, а кто на телегах, и повсюду стояли алтари, и пылал огонь, и текла жертвенная кровь, и сжигался тук, и струился дым, и совершались священные обряды, и без страха давались оракулы, и звучали флейты на вершинах гор, и шествовали процессии, а бык в одно и то же время служил и жертвой богам, и трапезой людям. Но поскольку нелегко было государю ежедневно ходить во храмы за ограду дворца, — а постоянное общение с богами воздействует на человека всего благотворнее, — то посреди дворцовых построек воздвиг он храм богу, приводящему с собою день[619], и принимал участие в таинствах, и приобщал к ним остальных, будучи попеременно то посвященным, то посвящающим, и воздвиг алтари всем богам в отдельности. Ибо, поднявшись с ложа, он первым делом всегда сообщался с богами, принося им жертвы, в чем превзошел даже Никия[620]. И столь безгранично было его рвение в этом деле, что он не только восстановил разрушенное, но к прежнему добавил новое. А подвигло его к сему дерзанию благоразумие. И тому, кто возвысился над низменными удовольствиями, дозволительно было иметь покои по соседству с храмом, ибо по ночам не происходило у него ничего не достойного такового соседства. Итак, что он обещал и богам, и людям по поводу богов до своего воцарения, то впоследствии блестяще исполнил, так что, где храмы сохранились, теми городами он любовался и считал их достойными величайших благодеяний, а где полностью или в большинстве своем подверглись разрушению, те города ругал, и хотя оказывал им помощь, как своим подданным, но безо всякого удовольствия. Поступая так, то есть препоручая богам руководство страною и примиряя ее с ними, он был подобен корабельному плотнику, каковой крепит к большому кораблю новое кормило взамен утраченного, — с той лишь разницей, что возвращал он стране прежних ее спасителей.

Решив таким образом первейшие и важнейшие государственные дела, он обратил взгляд свой на царскую обслугу и, увидав, что при дворе содержится тьма бесполезного народу: тысяча поваров, столько же цирюльников, виночерпиев и того больше, толпы рабов, прислуживающих за трапезой, евнухов — не меньше, чем мух, досаждающих пастухам весной, а уж прочего люда всякого звания и не сосчитать, ибо у ленивых да на еду ретивых нет иного пристанища, как именоваться и числиться государевой прислугой, что скоро достигается ценою золота, — итак, увидав всех этих бездельников, что попусту кормились за царский счет, он тотчас их разогнал, считая сие не помощью, а вредом для государства[621]. С ними вместе прогнал он и большинство писцов, кои, занимаясь ремеслом рабов[622], желали помыкать наместниками, и невозможно было людям ни жить с ними рядом, ни приветствовать их при встрече, ибо они отнимали, похищали и принуждали тех продавать свое имущество. Причем иные из этих писцов не платили за него вовсе, иные давали меньше, чем следует, третьи отсрочивали плату, а четвертые считали, что расплатились уже тем, что не причинили ограбленным большего зла. И бродили эти всеобщие враги повсюду, высматривая, кто чем владеет: кто — конем, кто — рабом, кто — деревом, кто — полем, кто — садом, ибо они стремились к тому, чтобы самим распоряжаться всем этим добром взамен его истинных владельцев. И кто отказывался от своего отцовского достояния в пользу сильных, того они называли «замечательным мужем», и он уходил, унося с собой вместо пожитков сие прозвище, а кому выносить подобное казалось ужасным, того клеймили «убийцей», «обманщиком», «преступником» и «человеком, заслуживающим кары за многочисленные злодеяния». Превращая остальных людей из зажиточных в неимущих, а себя из неимущих — в зажиточных, наживаясь на бедности прежних богачей и простирая свою ненасытность до границ вселенной, они просили у властителя чего им было угодно, и невозможно было им в том отказать.

И подвергались грабежу древние города, и вывозились по морю прекрасные творения, победившие время, — дабы придать домам сыновей валяльщиков[623] больше блеска, чем царскому дворцу. И хотя последние и так были несносны, при каждом из них еще находилось по многу приверженцев — как говорится, собаки во всём подобны своим хозяевам[624]. В самом деле, среди этих рабов не было ни одного, кто не глумился бы над людьми, заключая их в оковы, терзая, грабя, избивая, выталкивая, прогоняя, — и всё ради того, чтобы вспахивать чужую землю, ездить в упряжке и быть таким же важным господином, как и его собственный. Но недостаточно им было богатства — они раздражались, если не получали почестей, за коими надеялись скрыть свое рабское происхождение. Наряду с состоятельными людьми занимали они воинские должности, что заставляло трепетать перед ними и улицу, и квартал, и весь город.