Наблюдательный отряд

– Да. Итак, цель – узнать, что на самом деле произошло в Федеративном комитете, когда он приговорил Энгельгардта и еще двоих на основании ложного доноса к расстрелу. Кто там заседал и куда делись эти люди. Старый Ротман утверждает, что его племянника там не было. Осудили племянника и еще каких-то неудачников. Но кто-то же принимал решения. Кто-то же остался безнаказанным.

– Думаешь, Розенцвайг?

– Что-то пока больно много сходится на Розенцвайге.

– Ты про яхту? Но ты же еще не знаешь, ходила ли она тогда в Выборг.

– Мы не знаем, – поправил товарища Лабрюйер. – У тех, кто шантажирует инженера Икс, должны быть прямые доказательства его вины, которые в любую минуту можно предъявить. Я допускаю, что Розенцвайга могут опознать какие-то выборгские свидетели, и их держат про запас.

– Есть еще один свидетель, который мог бы что-то рассказать о маньяке. Если только этот свидетель жив, – напомнил Хорь. – Гувернантка, Леопард. Ее тело не было найдено.

– Тело выборгской девочки тоже не найдено. А свидетель Клява порет чушь…

– Сам видишь, версия о маньяке не имеет доказательств.

– Я их найду. Убийство Груньки-проныры и Лемана – косвенное доказательство. Кому помешала старая проститутка? И кому помешал бывший полицейский агент? Между ними – ничего общего, кроме тех трупов. И погибают они чуть ли не одновременно – после того как я приступил к розыску. Но должны быть еще свидетели! Хотя бы один – но тот, которого стоит бояться!

– Это что, чутье?

– Наполовину чутье, Хорь. Посмотри и другой стороны. Должно быть в прошлом что-то очень страшное, если наши противники держат человека в стальных клещах. Участие в Федеративном комитете – такая вещь, что еще как-то можно изворачиваться: был молод, глуп, пьян, дурные товарищи увлекли! Заодно сдать дурных товарищей, и выйдет послабление. Маньяку труднее…

– Но члену Федеративного комитета, если это докажут, придется уезжать из Риги, тут он станет неприкасаемым.

– Кем?

– У индийцев есть каста неприкасаемых. К ним даже близко подходить нельзя, а не то чтобы говорить или, боже упаси, за руку поздороваться. Неприкасаемый останется жив, но приятного мало.

– Занятно. Только индийцам далеко до рижских бюргеров.

– Я это и имел в виду.

– Ну так что же?

– Что?

– План операции.

Хорь задумался.

– Тебе непременно нужен план? – спросил он, и Лабрюйер угадал в голосе неуверенность.

– Непременно нужен.

И месяца не прошло, как составленный Хорем план блистательно провалился. Оба знали это – и оба молчали о той неудаче.

– А какой тут может быть план? Ты пойдешь к этой парочке, взяв с собой шарф…

– Один?

– Нет, боже упаси. Они уже начали убивать. Я слыхал про этот феномен. Человек, начав убивать, не останавливается, – с некоторой гордостью за свои познания сообщил Хорь. – С тобой пойдет Росомаха. Я с Барсуком буду патрулировать подступы к дому. Мало ли что. Вдруг их угораздит сбежать по черному ходу.

– А Горностай?

– Больно много чести для них – чтобы ими занимался весь наблюдательный отряд!

Эта логика Лабрюйеру была понятна. В язвительном свидетеле Хорь не нуждался – пусть даже этот свидетель был помощником.

– Хорошо. Значит, осталось вызвать Росомаху и назначить точное время. Лучше – такое, когда старшие дети в школе.

– Для этого следует узнать распорядок дня благородного семейства.

– Расспросим Эльзу. Или нашу мадам Круминь. Мне кажется, она знает, кто в котором часу ночи употребляет ночную вазу.

Так и порешили. При этом Лабрюйер ни словом не намекнул Хорю, что их рассуждения – план операции. Раз уж Хорь возненавидел это слово – придется считаться с такой временной придурью.

Потом Хорь проявил Пичину пленку.

– А знаешь, получилось… Даже удивительно.

Пича учел свет и вообще все проделал так, как его учили. Силуэт «Лизетты» был четким, все детали – понятными, название на борту – хорошо различимым. Стапель, на котором зимовала «Лизетта», был не слишком высоким, но Пиче удалось сделать кадры на фоне светлого зимнего неба.

– Вундеркинд, – усмехнулся Лабрюйер. – Пора его всерьез учить. А теперь я подумаю, где взять портрет Розенцвайга. Такой, чтобы он был похож на себя, а не на свою бабушку. И всю эту картинную галерею отправим в Выборг.

– Ну, если ты считаешь нужным…

– Горностаю эта идея не нравится, я знаю. Но он – из жандармов, а я – из полицейских. Поэтому он сперва гонится за той целью из нескольких, которой проще достичь. А я держу в голове все цели разом, – объяснил Лабрюйер. – И, знаешь, Хорь, даже если маньяк не имеет отношения к Эвиденцбюро, все равно… все равно… девочек жалко, понимаешь?.. А маньяки – хитрые, и этот мог просто выучиться так прятать трупы, что и концов не найдешь…

– Понятно… – пробормотал Хорь.

Уловка Лабрюйера сработала – он вроде и упомянул Енисеева, а вроде и сам этому значения не придал. Впрочем, вбивать клин между Хорем и Горностаем Лабрюйер не собирался. Ему просто нужно было подольше удержать командира наблюдательного отряда в союзниках.

Предоставив Хорю вызывать Росомаху и Барсука, Лабрюйер отправился домой.