Оказалось, дорога неожиданно спускается, и не очень крутой откос был примерно таким, как на Романовской между Александровской и Дерптской; Лабрюйер слыхал от стариков, что холм образовался на месте старого чумного кладбища. Лыжи сами заскользили вниз с неожиданной скоростью, и Лабрюйер, не ожидавший от дороги такого подвоха, сел на зад. Пришлось высвобождать сапоги из креплений, вставать, опять налаживать крепления.
Из-за ёлок раздался свист. Лабрюйер, воевавший с ремнём и пряжкой, посмотрел в ту сторону, не разгибаясь, и увидел физиономию Хоря.
— Сюда... — Хорь сделал знак рукой, и Лабрюйер, стараясь не потерять левую лыжу, вкатился в лес и затормозил о пень.
— Да осторожнее ты! Слушай, я их нагнал! Она вышла из автомобиля возле виллы — ничего не скажешь, знатная вилла! И минуту спустя к калитке подъехала лыжница — не та, что мы видели, другая. Леопард, или я совсем уж умом повредился, или это была Ангелика Рейтерн! Помнишь, я с ней в Латышском обществе познакомился?
— Сестра Теодора Рейтерна?
— Ну да, она! Оказывается, эта любительница оперного пения зимой живёт на вилле в Кайзервальде! Хотел бы я знать, чья это вилла...
— Скорее всего, старого Рейтерна.
— Значит, и он там зимой живёт? И каждый день ездит в городскую управу? Вот тоже удовольствие... Ну, отцепляйся от пня — и покатили!
— Куда ещё покатили?
— К вилле! Нужно понять, что там происходит.
Хорь ловко, не запутавшись в лыжах, развернулся, ударил палками в снег — и понёсся к загадочной вилле, а Лабрюйер неторопливо двинулся следом. Когда он догнал Хоря, тот уже держал у лица «Атом».
— Прямо тебе царские хоромы, — сказал Хорь. — Неплохо живут члены рижской управы...
Серебристо-розовая каменная вилла, стоявшая на пригорке, была трёхэтажная, с высокой крутой крышей, на каждом этаже угловые террасы, отделанные настоящими деревянными кружевами, это если смотреть с фасада. А если подкрасться сзади — то имелась башенка в рыцарском стиле, и при ней маленький каменный бастион, аршина в четыре высотой, на котором летом, должно быть, устраивали званые вечера с танцами. Под бастионом, скорее всего, были какие-то хозяйственные помещения.
— Да, такой дом — дорогое удовольствие, — согласился Лабрюйер. — Но ограда какая-то хлипкая. А автомобиль куда подевался?
— Не знаю... Пока я за тобой бегал, он исчез.
— Может, развернулся и к джутовой мануфактуре колёса направил? Или хотя бы к тем воротам, где он подобрал Лемберг?
— Мы туда вернёмся... — задумчиво сказал Хорь. — Только исследуем окрестности. Мне не нравится, что эта Лемберг подружилась с Гели Рейтерн.
— Может, всё дело в оперных ариях?
— Сомневаюсь. И ты тоже сомневаешься. Ну, пошли, посмотрим, что там на задворках.
На задворках, довольно далеко от виллы, были службы — низкое здание с длинными окнами чуть ли не под самой крышей, в котором Лабрюйер и Хорь опознали конюшню, два сарая. На площадке между сараями двое мужчин пилили уложенное на козлы брёвнышко.
Лабрюйер взял бинокли и пригляделся.
— Порванного уха не вижу под шапкой, бородавки на ноздре тоже не вижу, но бороды — те самые, «шкиперские», — доложил он.
— То есть бороды — единственная примета?
— Боюсь, что так. И если это Франк с Герцем — то всё более или менее сходится. От этой виллы до яхт-клуба рукой подать. Сфотографируй-ка их, Хорь. Покажу Андрею.
— Странно, что они вообще у причалов не показываются.
— Мне тоже странно. Хотя там вроде воровать нечего, но мне рассказывали историю про рижский частокол. Полвека назад у Риги были и бастионы, и равелины, а ещё до того, век назад, наверно, в версте от бастионов с равелинами была частокольная полоса укреплений. Так наши добрые рижане её по ночам растащили на дрова. Как бы здешние рыбаки на причалы не покусились...
— Им же хвороста и всякого бурелома в лесу хватает.
— То бурелом, а то — оструганные доски, в хозяйстве пригодятся. Сделай побольше кадров.
— Далековато эти молодцы...
— Ты же умеешь!
— Ну, постараюсь.
— А потом к джутовой мануфактуре.
— Сперва к тем воротам, откуда вышла Лемберг.
Но ворота оказались заперты, следов синего «Руссо-Балта» Лабрюйер с Хорём не обнаружили, во дворе никого не было, труба над деревянным домом не дымила. Хорь сфотографировал дом дважды.
— Держись, Леопард, — сказал он. — Совсем немного осталось.
Но, когда они прикатили к мануфактуре, Скуй там ещё не было.
— Седока, наверно, подхватил, — решил Лабрюйер. — Ну, подождём.
— Давай пока вокруг мануфактуры покатаемся, — предложил неугомонный Хорь. — Тут же люди работают, расспросим о «Руссо-Балте».
— Не удивлюсь, если и тут разместили военные заказы, — сказал Лабрюйер. — Льняные и джутовые мешки в армейском хозяйстве необходимы — тот же овёс для лошадей возить.
Но работниц мануфактуры они не нашли — женщины трудились в прядильных и ткацких цехах. Только дети под присмотром трёх старух бегали и возились в снегу у самых ворот.
Решив, что старухи в технике не разбираются, Лабрюйер расспросил мальчишек о синем автомобиле. Дети, разумеется, его заметили — и даже сообщили, что он проехал во-он в ту сторону. Если верить карте — к усадьбе Эйхенберг.