Наблюдательный отряд

— У меня нет бинтов! Нет, ты можешь это себе представить? У меня нет бинтов! Нет, ты это можешь...

— Значит, ты сейчас прикажешь подчинённому сбегать в аптеку и принести бинты! — сурово оборвал его Лабрюйер.

И, не дожидаясь приказа, повернулся и пошёл к ближайшей аптеке на углу Александровской и Столбовой.

Ему было смешно — в самом деле, отряд должен иметь всё медицинское хозяйство. Выходит, отряд состоит из пятерых разгильдяев. Нет, из четырёх — Енисеев, самый опытный из всех, знал, что бинты, йод, вата, свинцовая примочка, морфий рано или поздно понадобятся. Стало быть, хотел, чтобы Хорь набил очередную шишку, но это уж чересчур — речь идёт о здоровье людей, а может, и о жизни...

Накладывать повязки Лабрюйеру доводилось. Тут была самая несложная, а его как-то обучили даже делать «шапочку Гиппократа». Хорь долго вертелся перед зеркалом, натягивая парик так, чтобы прядь как можно ниже спускалась на забинтованный глаз. В «фотографии» он засел в лаборатории, а в салоне не появлялся.

На следующий день Лабрюйер заспался и пришёл в «фотографию» позже всех.

— Я принял телефонограмму для тебя, — сказал Хорь Лабрюйеру. — Вот. Читай. Она длинная, а смысл такой: «Лизетту» в Выборге опознали, она швартовалась там примерно в то же время, когда пропала девочка. А вот рожу Розенцвайга не опознали. Согласись, физиономия у него приметная, такие кудряши не каждый день попадаются.

Лабрюйер молча прочёл телефонограмму.

— Сидел в каюте и не высовывался, что ли? — спросил он. — Или даже вовсе не добрался до Выборга, а ждал где-нибудь в Котке. Тогда, значит, сидел там в гостинице и ждал добычи. Хорь, не удивляйся — ему могли поймать девочку в соответствии с его вкусами. Значит, нужно связаться с Коткой. Это — раз. Два — узнать, кто нанимался на «Лизетту» матросом.

— Хочешь сказать, что он нанял какого-то подлеца?

— Похоже на то. Или даже двух. Нам опять нужен Пича.

— Хочешь послать его на Кипенхольм?

— Он там с кем-то подружился. А пользоваться «Атомом» мы его обучили. Ян! Эй, Ян! Сбегай, позови братца!

Пича сидел дома и делал уроки. Он примчался, безмерно благодарный, что спасли от тетрадок и присмотра строгой матушки.

— Хочешь опять съездить на Кипенхольм? — спросил Лабрюйер. — Возьми с собой Кристапа, вдвоём ехать веселее. И «Атом» я тебе дам. А дело будет такое — отыскать того парня, у которого на дворе зимует «Лизетта»...

— Это Матис Витинь!

— И узнать, кого из островитян нанимали матросом на эту «Лизетту». Чтобы ему приятнее было помогать, потрать на него пару кадров. Пусть позирует на фоне «Лизетгы». Обо всём его расспросите. Но сами с тем матросом не встречайтесь. Просто запомните имя, а потом запишите. Это надо сделать быстро, так что в школу завтра не пойдёшь.

— Господин Гроссмайстер, Матис уже служит в Балластном порту, помогает на дровяном складе. Днём он, наверно, занят.

— Ну, значит, найдите его на складе, там изведите пару кадров. С орманом я рассчитаюсь сам, а это — вам с Кристапом, — Лабрюйер вручил Пиче два гривенника.

Потом он поехал на трамвае искать Мартина Скую. Возле Немецкого театра ормана не было, но его товарищи обещали передать, чтобы немедленно мчался в «Рижскую фотографию господина Лабрюйера». Скуя прибыл вечером и получил задание: утром увезти мальчишек, днём привезти, а пока они носятся по Кипенхольму, съездить к тёще, разведать — что там творится в доме, где живёт дочка покойного Лемана.

— Леопард, твоя погоня за маньяком из тебя самого скоро сделает маньяка, — сказал Хорь.

— Может быть, — согласился Лабрюйер. — Но я уже не могу перестать. И, в конце концов, велики шансы, что Эвиденцбюро получает сведения от Розенцвайга. Он же и на «Моторе» бывает, и на «Унионе» у него наверняка служат бывшие однокашники.

— Ты думаешь, что этот херувимчик и в расстрелах замешан, и девочек убивал?

— Почему бы нет? Убийца — это... Хорь, я их повидал больше, чем ты... Это не совсем человек. Я видел женщин-убийц — одна была редкая красавица, тонкая, изящная, прямо статуэтка. Я видел мальчика, лет четырнадцати, который убил двух младших братьев. В гимназии был первым учеником в классе... Убийца — не обязательно небритый детина, который скалится, как шимпанзе, и показывает клыки. Феликс Розенцвайг может оказаться большим любителем предсмертных судорог...

Четверть часа спустя объявился Росомаха — телефонным образом.

— Я отыскал синий «Руссо-Балт», — сказал он. — В Кайзервальде. Я нашёл место, где он стоит, пока им не пользуются. Это недалеко от складов джутовой мануфактуры.

— Ты молодец! — воскликнул Хорь. — Но почему там?

— Вот на этот вопрос я и пытаюсь ответить. Акимыч ведёт наблюдение за Шмидтом. Этот Шмидт живёт в самом конце Суворовской улицы, чуть ли не напротив монастыря. Розенцвайг, кстати, живёт на Деритской улице — примерно там, где она упирается в Ревельскую. Нашли и жилище Рейтерна — на углу Мариинской и Малой Невской.

— Луговская и Петерсон — в Задвинье, Розенцвайг и Шмидт — неподалёку от мест службы, Рейтерн — на Мариинской. Кто же в Кайзервальде поселился, будь он неладен?!