На последнем сеансе

Я освобождено вздохнул, решив, что наступило время закрепить за собой успех.

– Знаю, – оживлённо заметил я, – много забавного из личных отношений знаменитых мужчин и женщин.

– Правда? – вяло проговорила девушка.

– Хотите об Альфреде де Мюссе и Жорж Санд? – Прошу! Об Иване Тургеневе и Полине Виардо? – Пожалуйста! О Скотте Фицджеральде и его жене Зельде? – Позвольте!

Девушка замерла в ожидании.

«Вот он – триумф!» – догадался я и, чтобы дать возможность поверженной девушке прийти в себя, выдержал небольшую паузу.

В бар вошли два погружённых в себя парня. Пройдя к стойке, они залпом выпили по стаканчику зелёного ликёра и, поправив на шеях серебряные крестики, отправились обратно – туда, где дождь.

Бармен улыбнулся нам, сказав:

– Одни доставляют радость своим появлением, другие – своим исчезновением.

Мы улыбнулись в ответ.

– Хотите знать, чем отличаются иудеи от христиан?

Мы хотели.

– Одни свинину не кушают, а другие – да, – пояснил бармен и помолчал, ожидая нашей реакции.

Мы не реагировали.

Тогда Бармен продолжил:

– А хотите знать, что их объединяет?

Мы снова хотели.

– И те, и другие кушают друг друга.

Мы молчали.

– Забавно, да? – погладив усы, спросил бармен.

Мы пожали плечами.

– Эти парни заходили и вчера тоже. Сказали, что Израиль воспринимался бы гораздо лучше, не будь в нём израильтян.

– Пожалуй, и мне немного водки, – проговорила девушка.

Я одобрительно кивнул, заметив, что в Тель-Авиве немного водки никому не помешает.

Мы стали пить водку из одной, но очень высокой рюмки. Глоток – я, глоток – девушка. Девушка сказала, что её зовут Эстер.

– Что за история у тебя? – спросил я.

Посмотрев на запотевшие окна, Эстер сказала:

– Можно не говорить?

Мы принялись слушать Эллу Фицджеральд. Кажется, она старалась вовсю.

– Мне всегда казалось, – не выдержал я, – что хорошая музыка располагает к общению.

Эстер отпила глоток, потом вновь посмотрела на окно.

– У меня был брат, и теперь его нет, – проговорила Эстер. – Ты можешь понять такое?

– Такое – да. Недавно умер мой отец.

– Мой брат жив.

– Жив? Но ты сказала, что его нет…

Эстер взяла мою руку.

– У тебя красивые пальцы.

Я решил, что у этой девушки не только глаза, но и губы потрясающе хороши. Я кивнул на нашу рюмку:

– Глотнёшь ещё?

Эстер глотнула ещё.

– Тебе уже лучше?

– Да, гораздо лучше. Ты женат?

– Вдовец, – сказал я.

– Понимаю. Жена умерла…

Я тоже глотнул из рюмки.

– Ни черта она не умерла… Это я умер.

– Как так?

– Вот так!

Эстер рассмеялась:

– Выходит, что ты покойник?

– Нет, я не совсем покойник, но так выходит.

– Понимаю… – Эстер посмотрела на дверь бара, потом снова на меня.

– Что?

– Бывает же такое – на улице страшный ливень, и вдруг на твоём пути встаёт надёжная дверь…

«И шея у неё тоже хороша», – подумал я и спросил:

– В любви ты что-нибудь смыслишь?

Эстер пожала плечами.

– А ты?

– Теперь я уже не знаю. Это плохо, да?

Мы немного помолчали.

На бумажной салфетке я записал номер своего телефона.

– Зачем? – сдавленно проговорила Эстер.

Салфетку я смял и спросил, нравится ли ей получать в подарок туфли.

– Туфли?

– Да, дюжины туфель. Туфли, туфли, туфли, туфли…

Эстер затрясла головой.

Я подумал, что в любви эта девушка точно ничего не смыслит.

Элла Фицджеральд смолкла.

Я заглянул в рюмку. Она была пуста.

– Ты напоминаешь человека, которого только что из воды вытащили, – сказала Эстер.

«Так, наверно, и есть», – подумал я, и вдруг почувствовал, как во мне что-то освободилось.

– Эстер! – позвал я.

– Что?

– Тебе кто-нибудь дарил туфли?

– Туфли? Нет, а что?

– Правда, нет?

– Правда.

– Никто?

– Нет. Не понимаю, чего ты пристал с туфлями?

Под влажной блузкой Эстер выступали ещё не утратившие своей твёрдости соски.

Я подумал: «Слава Богу, счастья эта девушка ещё не испытала».

Вспомнился вечер, когда…