На последнем сеансе

– Подожди-ка, – попросила она.

Я подождал.

Наконец, она проговорила:

– Прошло тридцать семь лет. Не припоминаешь?

Я припомнил…

Нашу группу направили в Бирд-Маде, где был расположен штаб десантной дивизии полковника Дана Шомрона. Поместив в каменный бункер, нам предложили немного отдохнуть. Время терпело. Мы разбрелись по углам. Я прилёг возле двух братьев-близнецов. Из входа в бункер просматривалась пустыня, в песках которой были разбросаны искорёженные стволы наших пушек, гусеницы танков, горка касок, обгорелых фляг.

«До египтян метров двести», – заметил один из братьев, и в тот же миг командира взвода отдал приказ: «Всем прикрепить штыки!»

Меня тряхнуло.

«Ты, музыкант, не писай! Если что, мы прикроем!..» – прокричал другой брат, и я почувствовал на плече руку мамину руку.

– Корман, просыпайся! – Надо мной склонилась наша молоденькая певица. – Приходил связной из штаба дивизии. Полковник просит музыкантов к себе.

– Думаешь, мы победим? – спросил я у певицы.

– Придётся, – сказала она. – Если не хотим, чтобы в стране не умолкла музыка…

– Рина? – Я бережно обнял пожилую женщину.

– Зина! – отозвалась она и наклонила голову. Её глаза смотрели сухо и укоризненно. – Когда-то мы были на «ты».

Я кивнул и сказал:

– Конечно, ты – та самая Зина, что на базе в Рафидим замечательно пела.

– Это тогда… – Глаза женщины стали влажными. – Всё это было тогда…

– Я помню.

Из глубины завихрений тех дней, передо мной возникло …

В тот день я был занят своим новым сочинением, когда в комнату вошла Эстер и, протянув листок бумаги, посмотрела на меня незнакомым, испытующим взглядом. Бледность на лице жены пугала.

– Что это? – спросил я.

– Просят… – сказала Эстер.

В тот Судный день синагоги были переполнены, и люди молились особенно усердно. Оно и понятно: если от десятка лживых слов, высказанных за год, ещё как-то спастись можно, то в праведный день…

Хотя артистов, поэтов и композиторов, на самом деле, только попросили явиться, нам хотелось думать, что нас мобилизовали. Мы разъехалась по фронтам.

И тогда я увидел, как в Синайской пустыне подбирали тела первых погибших…

И тогда я увидел, как на Голанских высотах горели наши танки…

И тогда к кладбищам страны потянулись вереницы похоронных процессий…

И тогда я подумал, что парни, которых теперь укладывали в землю, со временем прорастут в цветы, и что потом, когда-нибудь, другие парни, составляя из этих цветов букеты, будут их дарить своим девушкам.

И тогда я услышал, как пожилая кассирша из большого магазина причитала: «Если бы молодые люди отдавались больше любви, этого бы не случилось…»

А потом я догадался: «В тех парнях жизнь убили не навсегда…»