На последнем рубеже

Но опыта организации столь масштабных десантных операций у командования просто не было. Киевские учения 1935 года были давно в прошлом и прочно забыты; с тех пор развитию ВДВ уделялось неоправданно мало внимания. Сама же операция разрабатывалась впопыхах — и всё это имело тяжёлые последствия.

Пилоты путались с районами выброски — в итоге десант сильно рассеялся, и вместо крупных единых подразделений получались мелкие группы. Часть десанта выбросили прямо над немцами — и те, кто живым спустился на землю, скоро погибли в неравном бою. Планеры с тяжелым вооружением разбивались или падали у фашистов. Часть десанта снесло прямо в реку, где шансов выжить в холодной воде и мгновенно намокающем парашюте практически не оставалось…

Командир роты Дюков сумел собрать часть своих людей. Прибились к нему бойцы и других подразделений. Получилось два неполных взвода; без тяжелого оружия и рации отряд не мог организовать ни серьёзных засад, ни крепкого удара.

Однако Игорь отсиживаться не стал. Его группа произвела три ночных налёта по расположившимся в деревнях частям вермахта и полицаям. Сумели даже накрыть штаб батальона, взять ценного языка и карты. Получив необходимую информацию, отряд вышел на соединение с более крупным подразделением, численностью до батальона.

Непрерывные и весьма болезненные удары, наносимые десантниками, заставили немцев принять все возможные ответные меры. Против наших бойцов немцы бросили бронетехнику, полицаев, эсэсовские и общевойсковые части. Череда непрерывных боёв, смен дислокаций, прикрытий и засад сливалась воедино.

В конечном итоге остатки подразделения сумели пробиться на Букринский плацдарм. Раненого ротного вытащили немногие уцелевшие его бойцы.

Несмотря на большие потери и плохую организацию десанта, задачу наши ребята в целом выполнили. Немцы были вынуждены бросить против них крупные силы и бронетехнику, движение и связь были крайне затруднены. Удары десантников были порой очень болезненны — например, они уничтожили батарею сверхтяжелых орудий, что за тридцать километров (!) расстреливала переправу.

За десант Игорь получил орден Боевого Красного Знамени — престижную и уважаемую награду. А очередное тяжелое ранение поставило вопрос о демобилизации. Увольнять в итоге не стали, а командира со столь богатым боевым опытом направили преподавать в офицерское училище. Дюков был очень рад такому повороту событий — с одной стороны, он хотел остаться в армии, с другой — вдоволь повоевал. Три ранения, контузии и 2 года боёв…

Преподавая в училище, мой товарищ по больничной койке вырос до подполковника. Далеко шагнул! Но в письмах Игорь отвечает нормально; ни награды, ни звания не испортили нормального, достойного парня, как это порой нередко случается. Слава Богу, не с ним…

Колокольный перезвон отвлекает меня от тяжких мыслей о судьбах товарищей, соединившихся на несколько кратких мгновений с моей судьбой. На всё Божья воля…

Не сразу я начал ходить с Сашей на службы. Её прощальные слова для меня много значили, я верил, что её молитвы мне помогают, и сам как-то незаметно стал верить, хоть и не позволял себе никаких проявлений религиозности или приверженности к церкви. Лишь в последнем бою молился да осенял себя крестным знаменем во время крайней бомбёжки на фронте.

Но дома Сашка, твёрдо уверенная, что вымолила мою жизнь у Богородицы, потащила меня в Казанскую церковь — ту, что на кладбище, — как только её освятили и открыли 1 января 1943 года. Храм поднял протоиерей Николай Лыков, человек, глубоко уважаемый мною и за твёрдость в вере, и за благочестие.

Нас, послереволюционное поколение, воспитывали на жёсткой неприязни к церкви, к Богу и всему, что с этим связано. Священники-черноризцы представлялись верными псами самодержавия, жиревшими на бедности простых людей, угнетателями просто люда.

Но отец Николай практически все церковные средства отдал фронту, организовывал сборы в помощь семьям погибших воинов и инвалидам войны. На средства прихожан от церкви был куплен танк, которому присвоили имя Святого Благоверного князя Александра Невского! Прихожане, организованные отцом Николаем и нашими активистами, ходили с помощью по домам осиротевших семей, раздавали раненым подарки в лазаретах… Эта бескорыстная помощь многих выручала и в то же время обращала людей лицом к церкви. В том числе и меня — ведь я привык судить о человеке по поступкам, а поступки что отца Николая, что прихожан вызывали во мне лишь уважение. «По плодам их узнаете их…» (Мф. 7:16).