На последнем рубеже

Пулемётная очередь, выбившая щебень у меня под ногами, заставляет ласточкой нырнуть вниз и распластаться на земле в междупутье. Вера в победу помогает лучше драться, много лучше; но и уцелеть при этом было бы неплохо.

Между тем, ситуация меняется прямо на глазах. Часть ударных групп командиры повели куда-то в сторону, скорее всего, к железнодорожному мосту: объект действительно крайне важный. Однако наш напор автоматически ослаб; в это же время впереди послышались ревущие команды на немецком, и между железнодорожными путями замелькало множество фигур в ненавистной серой форме.

Чей-то командирский голос позади и справа проорал:

— Отсекайте их огнём! Заставьте залечь!

По наступающему врагу с новой силой ударили пулемётчики, заговорили стрелки. И мы бы заставили фрицев остановиться, но случилось то, что зачастую происходит при использовании трофеев, причём в самый неподходящий момент: закончились боеприпасы. Расчёты вынужденно замолчали; надеюсь, ребята оставили хоть что-то, чтобы в нужный момент покрепче ударить.

Тщательно целясь, стреляю несколько раз. Кого-то, кажется, свалил; но, несмотря на гораздо более точную, чем 4 дня назад, стрельбу бойцов, немцы продолжают уверенно сокращать дистанцию.

— Гранаты!

— Infanterie, Granaten!

«Колотушки» взвились в воздух с обеих сторон. Негромкие хлопки разрывов перемежаются с криками боли и руганью на русском и немецком. Одна граната легла рядом, в колее пути, но у меня была возможность скатиться в низину междупутья. Осколки прошили рельсовую нить в нескольких местах, но меня, Слава Богу, не зацепили.

— Infanterie, anden Bajonett-Angriff!!!

Кто-то с немецкой стороны властно командует солдатами; голос офицера разносится на десятки метров вокруг. Ему отвечает слитный рёв более сотни глоток.

Приподнявшись над разорванным рельсом, я впервые вижу, как немцы поднимаются в штыковую. Множество мелких групп в считанные мгновения сливаются в единое целое, что неотвратимо накатывает на нас, словно штормовая волна, грозясь захлестнуть и похоронить в своей пучине… Блики солнца отражаются на лезвиях десятков примкнутых штыков и больно бьют по глазам, а дикий рёв вошедших в боевой раж германцев невольно содрогает сердце.

Несколько секунд я заворожённо смотрю на поднявшихся в атаку врагов, что неудержимо несутся на нас, в ярости забыв о смерти. Но в ответ в глубине души разливается не страх, что неминуемо захлестнул бы меня те же 4 дня назад, а дикая, чёрная, беспробудная ненависть. На мгновение перехватило горло, стало тяжело дышать — настолько сильно я хочу их крови!

— Бойцы! ЗА РОДИНУ, ЗА СТ…

— УРРРАА-А-А-А!!!

Оборванная точным выстрелом команда потонула в ответном рёве красноармейцев. Все бойцы вокруг в едином порыве бросаются вперёд, навстречу врагу.

Пара секунд бега — и две волны обезумевших от ярости людей схлёстываются. В это же мгновение пространство над станцией заполняют грохот близких выстрелов, треск разрываемой плоти, беззвучные проклятия и ругань на обоих языках, стоны раненых; воздух напитывается ни с чем не сравнимым запахом парной человеческой крови и сгоревшего пороха…

Набегающий фриц пытается достать меня длинным выпадом. Сбиваю укол вниз стволом винтовки; резко дёргаю её на себя и коротким ударом нанизываю фашиста на «четырёхгранник».

Справа немецкий унтер огнём из автомата валит двух наших. Приседаю, вскидываю трёхлинейку, выстрел — унтер валится на бок. Слева один из бойцов в упор по врагу разряжает трофейный пистолет. К нему подбегает немец и бьёт штыком, но боец отбивает клинок ударом сапёрной лопатки, и ею же наискось рубит шею врага.

Кто-то из молодого пополнения отчаянно накидывается на крепкого немца — и валится в снег с прорубленным штыком животом. Фриц успевает сделать выстрел — и тут же получает в бок удар «четырёхгранника».

Красноармеец выпускает винтовку из рук после удачного парирования фашиста. Но не теряется, нырком уходит под очередной выпад и валит противника на землю. Чем дальше кончается дело, я не успеваю разглядеть — вид картины боя занял всего пару мгновений.

На меня набегают сразу два фрица. В последнее мгновение я успеваю упасть на колено, пропуская над собой штык-нож первого врага, и ударом снизу вверх прокалываю его живот.

Второй забегает сбоку. Успевая всё же встать, я парирую укол цевьём винтовки и снизу вверх бью прикладом, целясь в подбородок. Но противник успевает отпрянуть и рубящим движением рассекает мне ногу лезвием штыка; обратным движением он пытается вонзить его мне в бок. Только чудом я успеваю нырнуть с колен вперёд; нож режет кожу на рёбрах.

Тяжёлый удар сапогом в челюсть — и я падаю назад, в колею.

Сейчас добьёт.

Спокойная и обыденная в своей жути мысль придаёт мне сил. Бросившись вперёд, я обхватываю ноги противника и рывком дёргаю их на себя; немец падает на спину.