На палачах крови нет. Типы и нравы Ленинградского НКВД

Оно до сих пор смотрит на нас со страниц газет и журналов, о нем говорит радио. Орденоносец, славный защитник Ленинграда, горячий патриот, один из лучших советских поэтов.

Он – вожак контрреволюции? Позор преступникам, измыслившим эту клевету!

Какова же после этого цена “свидетельских показаний”? И в минуты смертельного изнеможения я не позволял себе клеветы на Тихонова. Как же смели наклеветать на меня те двое? Должно быть, сама смерть смотрела на них, если они, позабыв совесть свою, решились на подлое дело. Но я не виню их. Есть предел силы человеческой.

В качестве членов организации свидетели, кроме самих себя, указали на Корнилова и Куклина. Как будто нарочно в одну кучу свалили самых разнородных и ничем не связанных друг с другом людей. Со спокойной совестью могу утверждать, что ни с одним из них никогда близок не был… Что касается Лившица и Тагер, то они вообще никакого отношения к молодой ленинградской поэзии не имели. Белыми нитками шита вся эта выдумка об организации. Это не только выдумка, но как бы специально придуманная нелепость, очевидная сама по себе каждому, кто имеет хоть небольшое представление об этих людях.

6. О “БУХАРИНСКИХ НАСТРОЕНИЯХ”

Трудно гадать, что разумели под этим термином мои обвинители. Когда Бухарин был назначен ответственным редактором “Известий”, он через Ленинградское отделение газеты пригласил некоторых ленинградских поэтов дать стихи для “Известий”. Приглашено было 5 человек: Тихонов, Саянов, Корнилов, Прокофьев и я. После этого и при Бухарине, и после него в течение трех лет (1935-1937 годы) я напечатал в “Известиях” до десятка стихотворений и две статьи на литературные темы: о Пушкине и советской поэзии и о Лермонтове. Все редакционные переговоры вел через Ленинградское отделение «Известий» и только один раз послал тетрадь стихов лично Бухарину – для отбора стихов, подходящих для газеты.

И это – все. Так разве можно на этом основании обвинять меня в “бухаринских настроениях”? Бухарин был ответственным редактором правительственной газеты, в которой печатались сотни авторов. Одним из этих авторов был я. Никаких связей с Бухариным у меня не было и быть не могло. Конечно, термин “бухаринские настроения” придавал делу некоторую долю пикантности, но приклеивать его к человеку без всяких на то оснований – это уже грязное и преступное дело.

7. ЧТО ЖЕ ОСТАЕТСЯ ОТ ОБВИНЕНИЯ?

Итак, Тихонов как центр контрреволюционной организации отпадает сам по себе. Разношерстный состав прочих обвиняемых не дает возможности свести их в одну группу, как бы ни хотелось этого моему следователю. Миф о “бухаринских настроениях” ничем не подтвержден и не выдерживает никакой критики. Что же остается реального во всем моем обвинении? Только поэма “Торжество Земледелия”.

Но даже если формально подходить к этому вопросу, то не нужно забывать о том, что моя поэма была напечатана в советском журнале, прошла цензуру и № журнала не был изъят после выхода его из печати. Если же говорить по существу, то вопрос об этой поэме – вопрос специфически литературный, и он должен решаться на страницах газет и журналов, но вовсе не в следственных органах НКВД. Ибо от формализма, от литературной ошибки до контрреволюции – шаг огромный, и далеко не обязательный. Ведь если бы формалистические извращения, т. е. несоразмерная и самодовлеющая изысканность формы в ущерб содержанию, каралась советским судом, то очень многие из крупных советских писателей в свое время понесли бы кару за свои формалистические грехи. Однако этого не случилось. Почему же, спрашивается, я явился исключением и столь дорого поплатился за свой литературный промах?

8. О ДВУХ КОМПРОМЕТИРУЮЩИХ ЗНАКОМСТВАХ

Как и у всякого писателя, у меня было довольно много знакомств, главным образом литературных. Но из всех знакомств моего следователя больше всего интересовали два – с писателями Матвеевым В.П. и Олейниковым Н.М. Оба они были арестованы органами НКВД, первый в 1934 году, второй – в 1937 году. Матвеев в прошлом принадлежал к зиновьевской оппозиции. В период моего знакомства с ним (примерно с 1932 по 1934 год) он был восстановлен в партии и работал редактором в Госиздате (Ленинград). Был автором двух книг о Гражданской войне. Матвееву нравились мои стихи и, в частности, поэма “Торжество Земледелия”. Он считал возможным печатать меня в то время, когда я был опорочен критикой, и говорил об этом в редакциях. Ни малейшей контрреволюционной политической окраски в наших отношениях не было, и его прошлое мало интересовало меня, тем более что оно было известно всем. Знакомство было поверхностное и чисто литературное.

Ответственный редактор газеты «Известия» Николай Бухарин.

Фотография 1930-х годов