7. Показания Голуба Н.А. от 10.02.1939 г. (архивное следственное дело на Голуба Н.А. № 58394).
Яшка-демократ
Яшка Ржавский, полуграмотный конторщик с Харьковского писчебумажного склада князя Паскевича, то и дело высказывал недовольство существующим строем:
«В начале августа 1916 года на фронте я очутился в 137-м Нежинском полку в качестве рядового. Условия службы были наипрескверные, ибо полк был переполнен реакционным офицерством, как генерал Дроздовский и другие, и в полку царила ужасная национальная ненависть, и нередко приходилось выслушивать проповеди попов и других лиц в патриотической форме о том, что евреи продают Россию» [1].
Это – правда.
А у знаменитого генерала Михаила Гордеевича Дроздовского, погибшего потом на Гражданской войне, была своя правда. Смотрел он на горлопанящего полкового комитетчика Ржавского, призывающего солдат бросить окопы, трусливо бежать с фронта, и, верно, думал: «Как счастливы те люди, которые не знают патриотизма, которые никогда не знали ни национальной гордости, ни национальной чести… прежде всего я люблю свою Родину и хотел бы ее величия. Ее унижение – унижение для меня, над этими чувствами я не властен». Вот две правды: какая из них правдивей?
Как ведь было: приезжал комиссар Марголин в тамбовскую деревеньку, выстраивал перепуганных крестьян и орал, потрясая наганом: «Я вам, мерзавцам, принес смерть!» Выгребали продармейцы зерно подчистую, а за прятку пороли зверски – до убиения. Никак не уразумевали темные людишки, что не просто так, а во имя всеобщего счастья и свободы хлеб у них отбирают, в гроб их загоняют, детишек по миру пускают. На 1921 год разверстку наверху тамбовцам так расцифирили, что в округе и амбарные мыши должны были с голоду передохнуть. Ну и вспыхнул в дремучих кирсановских лесах мятеж: его возглавил бывший начальник уездной милиции – легендарный атаман Александр Антонов.
Москва не на шутку струхнула: послала в Тамбов пламенного революционера Антонова-Овсеенко, сильно пострадавшего при царе, – целых одиннадцать суток под арестом находился за отказ присягнуть на верность Отечеству: не люблю, мол, военщину. Зато теперь, придя к власти, сей пацифист в этой самой военщине души не чаял – вместе с Тухачевским приказ № 171 издал: расстреливать! расстреливать! расстреливать!
Полилась русская кровушка рекой. Яшка Ржавский добровольно комендантом Кирсановского политбюро Тамбовской губ-чека заделался: заложников к стенке ставить – дивья! Это не открытый бой под Кременчугом, где ему, дивизионному комиссару 60-й стрелковой дивизии, нужно было от ответной деникинской пули увертываться. Повальные расстрелы ошеломили кирсановцев – они тут же заусердствовали в поисках оружия и взбунтовавшихся сородичей. А вскоре и неуловимого Александра Антонова вдвоем с братом обложили в глухом сельце Шибряй: два часа стойко, по-хаджимуратовски оборонялся атаман, два часа метался, как затравленный зверь, в огненном кольце, но живым не дался – пал у мельничной запруды от меткого выстрела агента-боевика.
После антоновской эпопеи прибыл Яшка в златоглавую столицу – жутко недоволен был, дулся на весь белый свет: шуранули его с прежнего места за натравку сослуживцев друг на дружку. Думал: пошлют куда-нибудь в Тмутаракань – век не выберешься оттуда. На Лубянке дел невпроворот: чуть не каждый советский чинуша, пользуясь случаем, брал взятки и становился тайным пайщиком нэпмана. Неподкупный Дзержинский требовал положить этому конец:
«На почве товарного голода НЭП, особенно в Москве, приобрел характер ничем не прикрытой, для всех бросающейся в глаза спекуляции, обогащения и наглости».
И то правда: заместитель наркома финансов РСФСР и попутно член Президиума Высшего совета народного хозяйства тов. Краснощёков опредседателил, к примеру, Промышленный банк СССР и перво-наперво кредитовал 35 тысяч золотых рублей родному братцу Якову, а также снабдил его сведениями насчет колебаний валютного курса на бирже: играть – так играть с козырями! Выручку спекулянт и замнаркома по-братски делили.
А парафиновые дельцы Ривош, Хайкин и Ясный? Многажды по баснословным ценам перепродавали дефицитный парафин, покуда в наркомате внешней торговли почесывали в затылках: кому бы сбагрить невесть зачем присланный из-за границы товар?