На палачах крови нет. Типы и нравы Ленинградского НКВД

«Шами с первого же дня был взят на “конвейер” и свыше 36 суток денно и нощно, отпускаясь только на ужин и обед, в общей сумме на 1 час, стоял в кабинете допроса, подвергаясь адским избиениям… 36 суток простоявший на ногах человек почти полностью стал разлагаться. Ботинки и брюки его лопались от ужасных опухолей и отеков, зубы расшатались, в кабинете и коридоре, где он проходил еле передвигающейся походкой, оставался столб удушающего смрада. За эти 36 суток он научился стоя спать с открытыми глазами, на ходу обедать, часами стоять на одной ноге и т. п.» [3].

Но ни одного наветного словечка не вымолвил Шами. Пришлось Голубу других узников драконить, дабы оклеветать невинного: оставлять-то его в живых было опасливо, и вот почему. После своего эсерства – с 1919 по 1922-й – состоял Шами в партии «Поалей Сион». Может, для кого другого это и казалось пустячным, но не для Наума Абрамовича: он сам когда-то членом этой партии был, посему и боялся попрека в потворстве давнишним соратникам. И впрямь: выбирали Голуба партийным вожаком отдела – кто-то съязвил насчет его «темного прошлого», и наш хитрован на замученного Шами сослался: во какой я принципиальный!

А вот с другим соплеменником – Иосифом Луловым – он все же жестоко просчитался. Дельце вроде плевое было: ну служил Лулов директором гостинички, ну гуляли у него в номерах чекисты Альбицкий, Клейман, Чаплин, ну оказался чекист Сергей Чаплин (на пару с братом Николаем) вроде как контриком, а Лулов – японским шпионом: в процессе мордобития самолично признался. Так ни с того ни с сего начальник отдела Лернер вызывает к себе да как заорет: «А вы знаете, что в НКВД СССР работает брат Лулова?» Голуб опешил, стал оправдываться: «Так при чем здесь Лулов – враг народа, и его брат Лулов – честный человек?»

Экий недотепа! Ему, наверно, был неведом строгий литвиновский приказ по арестам:

«Показательна в данном случае цифра – так давайте цифру. Единственно нужно самым тщательным образом следить за тем, чтобы в этой неразберихе не получить показаний на близких кому-либо из нас людей. В таком котле можешь оказаться, что сам на себя возьмешь показания».

Сию негласную указивку и нарушил Голуб. Потому что чекист Лулов – не просто чекист: когда-то он под началом Литвина служил! Да арестуют этого Лулова как брата «японского шпиона», да почует он, что ветерок с берегов Невы дует, – не задумываясь, в мгновение ока заложит всю честную компанию: заявит, что в агенты черт знает какой разведки его начальник Ленинградского Управления НКВД Литвин завербовал. А вслед за Михаилом Иосифовичем и остальные дружки загремят на Лубянку, где с них три шкуры сдерут… Вот как дельце-то оборачивалось.

Но Голуб ничегошеньки не понял: привык разоблачать без ума и без удержу. Вон чекист Яша Беленький перед ним на коленях ползал, открещивался от своего кровного родственничка из троцкистского отребья, но он и глазом не моргнул – умытарил беднягу. А Яша – ого-го! – дверь ногой открывал к сильным мира сего. А тут какой-то Лулов, козявка… Тьфу!

Литвин здраво рассудил: на кой ляд ему такой энергичный дурак – сегодня одного «близкого человека» прихлопнет, завтра другого? И спровадил служить далече, на уральскую сторонушку, сказав: не могу, мол, укрывать бывшего члена партии «Поалей Сион».

Наум Абрамович обиделся: «Я всего себя отдал делу борьбы с контрреволюцией, в результате чего мною лично и под моим руководством были раскрыты и разгромлены сотни шпионско-диверсионных и террористических организаций» [2], но, видать, предали забвению эти революционные заслуги: какая черная неблагодарность!

И уж вкруть разъярился, когда «черный воронок» за ним прикатил: колотил себя в грудь бывший чапаевец, кричал – аж пена с золотых зубов слетала: всюду «знают меня как фанатика-большевика и энтузиаста», а вы арестовывать? Знали, всё знали: и про одержимость палаческую, и про безумность пыточную, и про сгнившего на допросах профессора Шами, и про невинно убиенного поэта Николая Олейникова, и про замордованного востоковеда Конрада…

«Всю свою сознательную жизнь я работал только в интересах партии ВКП(б) и советского народа» [7], – сразу отчеканил на допросе Голуб и потом, сколько ни бились с ним, молчал будто каменный – ни в чем не сознался, ни в чем не раскаялся. А когда сообразил, что вовек ему не оправдаться за содеянное, вовек не выйти из узилища, – накинул на шею грязный льняной жгут и повесился над парашей. Пожалуй, это было единственное дело, какое он совершил в своей жизни без всякого энтузиазма.

Список источников

1. Автобиография, датированная 12.04.1935 г. (архивное личное дело Голуба Н.А. № 977).

2. Рапорт от 01.10.1938 г. (там же).

3. Показания Бурлакова А.П. от 16.05.1939 г. (архивное следственное дело на Голуба Н.А. № № 8394).

4. Показания Трухина Л.С. от 08.04.1939 г. (там же).

5. Заявление Конрада Н.П. в НКВД СССР от 11.09.1940 г. (архивное следственное дело на Конрада Н.П. № 42 493).

6. Справка на Шами А.М. без даты (архивное следственное дело на Шами А.М. № 41511).