На краю пропасти

Из боевой характеристики командира специальной разведывательной группы П. А. Грачева: «Русский, 1917 г. рождения, член ВКП(б) с 1941 г., звание - капитан, три ранения (одно тяжелое), награжден четырьмя орденами... Службу начал в погранвойсках НКВД (Юрборгский погранотряд, 4‑я комендатура). С первых часов войны активный ее участник. После разгрома комендатуры собрал боевой истребительный отрад, в который вошли пограничники и бойцы-окруженцы Красной Армии... После окончания курсов «Выстрел» в феврале 1942 года заброшен с группой в шесть человек на территорию Литвы для создания боевых партизанских отрядов... Участник многих специальных разведывательных групп... Выдержан, стоек, требователен к себе и подчиненным при выполнении боевого задания...»

- Стоп! Передохнем, братки. - Грачев будто выдавливал слова: в горле сухо, горько. Отстегнул флягу, глотнул. - Никто не отстал?

Он снял с потной спины рюкзак и окинул взглядом шумно дышащих разведчиков. Кривился от боли, дул в черную кое-как замотанную бинтом ладонь Коля Прокопенко. Стоя на коленях, рылась в сумке с медикаментами Зоя. Она подняла голову, взглянула на Грачева, улыбнулась: ничего, командир, держимся! Грачев отвел глаза в сторону. Было горько не только во рту, кажется, горечь до краев наполнила всю его душу. Все можно было предполагать при полете в Пруссию, но такое! Раскрыли себя, ранение у Кольки. Хорошенькое начало!

Да, вот ведь положеньице! Сунув в рот папиросу, Грачев ходил взад-вперед по поляне и представлял себе, как уже где-то, может, и в самом Кенигсберге, звонят телефоны и начальство различных военных инстанций получает сообщение о русских десантниках. И, может быть, уже чья-то рука начертила на карте Пруссии квадрат или круг, внутри которого находятся они, советские разведчики.

- Командир! - окликнул Грачева Костя Крапивин. - Держи.

- Что? А, спасибо. - Грачев поймал коробок, закурил папиросу. Хмуро сказал: - Десять минут отдыха и - в путь-дорожку!

Зоя перебинтовывала руку Коле Прокопенко, удлинял лямки рюкзака Федя, что-то насвистывая, всем своим видом показывая, что вроде бы ничего особенного и не произошло, протирал тряпкой автомат Володя Волков. Нина села возле него и, сняв ботинок, стала поправлять сбившийся носок. Как обычно, уткнув лицо в ладони, то ли дремал, то ли вспоминал что-то Гена Архипов. Чуть в стороне напряженно вслушивался в звуки леса Викентий Бубнис. Бородатое лицо спокойно, на лбу ни росинки. Железный мужик! А Саша Петров рылся в своем вещмешке. На траву легли два диска от автомата, фляга и книга. Грачев удивленно посмотрел на своего бойца, спросил:

- Это что такое?

- Это? Стихи, - усмехнулся Саша. Он провел пальцами по усам, открыл книгу. - Данте это, «Божественная комедия», командир. Гм... вот что он тут пишет, вроде бы как и про нас: «Мы были возле пропасти, у края...» Слышишь, командир? У края пропасти.

- Вот уж нашел о чем читать в такую-то минуту! - сердито проговорила Нина. Разувшись, она выкручивала сырой носок: угодила в ямку с водой, промочила ноги. - Продекламировал бы уж что-нибудь веселенькое, для поднятия духа.

- Пожалуйста. Из «Евгения Онегина» желаете? «Музыка уж греметь устала, толпа мазуркой занята...» Тут мы немного пропустим и: «Когда ж и где, в какой пустыне, безумец, их забудешь ты. Ах, ножки, ножки! Где вы ныне? Где мнете вешние цветы.»

- Вот они, эти ножки! - засмеялась Нина и встала: одна нога босая, другая в ботинке. - И мнут они мох в лесу Восточном Пруссии! «Исчезло счастье юных лет - как на лугах ваш легким след». Когда-то. Сашенька, и мы отрывки из «Онегина» в школе учили.

- Собирайтесь-ка побыстрее, ребята, - строго сказал Грачев и достал из планшетки карту. Да, наверняка трезвонят телефоны где-то в Меляукене, ближайшем от того чертова хутора местечке, и в Гросс Скайсгирене, Лабиау, Кенигсберге: «Русские парашютисты!» Что трезвонят, - может, мчатся уже в район Меляукена грузовые машины с солдатами! Надо уходить, да побыстрее, но куда? Подошел Бубнис, и Грачев спросил у него:

- Что тут? На восток от Меляукена?

- Много фольварков. Много дорог. Не леса, а шилелис... лесики, - сказал Бубнис. - Бывал я там. Бауэры жадные. Злые собаки, злые люди.